Меч Эроса

Раздалось несколько брезгливых восклицаний, Хесиода даже отшатнулась, однако Никарета только засмеялась:

– Я говорю о египтянках! Их извиняет только то, что они обожествляли этих зверей, и один из их богов, Сухос, [70] воплощался в образе крокодила. Ну а мы сейчас пользуемся смесью мельчайшего мела и белил. Конечно, лучше всего использовать белую землю с острова Мелос. Она очень популярна у наших живописцев и мастеров тахиографии.

Теперь Никарета взяла плоские палочки с шероховатыми сточенными краями:

– Накрасим ресницы. Для этого пригодится смесь сажи и яичного белка, а для того, чтобы подвести глаза или подтемнить брови, можно использовать стержень из жженой кости или виноградных выжимок и косточек – этот пепел скрепляют оливковым маслом. Стержень оставляет очень яркий и четкий след. Не забудьте тонко измельченную бронзу или малахит – с их помощью мы оттеним веки, чтобы глаза казались ярче, больше, а взгляд – выразительней. Разумеется, когда лицо так сильно напудрено, как у Хесиоды, румяна из сока ириса потускнеют. И тут нам на помощь придет краска, которую сарацины называют кирмиз [71]. Ею же можно окрасить губы и ногти, хотя, конечно, если у вас появится богатый покровитель, лучше покупать финикийский пурпур для окраски ногтей, он держится дольше и выглядит очень заманчиво.

Тем временем Титос, который внимательно и с удовольствием наблюдал за действиями верховной жрицы, не забывая строгими взглядами призывать девушек к молчанию, вдруг пошел к выходу. Краем глаза Никарета заметила стражника-привратника. Видимо, он и позвал Титоса, подумала верховная жрица – и немедленно забыла об этом, продолжая свой рассказ:

– Но умоляю вас не применять для румян красную синопскую землю – если вы еще не знаете, ее привозят из очень дальних краев, с берегов Понта Эвксинского, где находится колония, основанная еще одним из спутников баснословного Язона, аргонавтом Автоликом, или глину с острова Лемнос. Эти глины очень любимы живописцами, однако опасны для кожи. Кончено, ради красоты мы должны идти на жертвы и применять и бронзу, и малахит, однако все же запомните главное: постарайтесь не наносить на лицо и тело ничего или почти ничего из того, чего вы не смогли бы съесть, ибо каждый мазок краски на вашем лице, каждая капля масла на вашем теле через кожу непременно проникнет в ваше тело и либо поспособствует вашему здоровью, либо загубит его!

Никарета отстранилась от Хесиоды и придирчиво осмотрела ее.

– Ну вот, – сказала она удовлетворенно. – С таким лицом ты могла бы соблазнить даже кинеда, любителя мальчиков. Единственное, что мне не слишком нравится, это твои волосы. Они слишком темные для твоего нового лица. Да и вообще – они слишком темные. Если бы они вились, как у Тимандры, они смотрелись бы куда лучше. Однако, повторяю, тебе лучше или парики носить, или высветлять волосы. Только не шафраном – для темноволосых это пустая затея! Лучше приготовить смесь из мыла, козьего молока и золы букового дерева, как следует смазать волосы – и подставить их солнечным лучам. Заодно можно накрутить волосы на прутики, обмазанные глиной, и, когда волосы высохнут, они будут еще более кудрявыми, чем даже у Тимандры. А теперь дайте мне зеркало: я хочу, чтобы Хесиода увидела, какой она стала красавицей! – приказала верховная жрица, но вдруг заметила, что в дверном проеме появился Титос, и вид у него весьма озадаченный.

– Что-то случилось, Титос? – спросила Никарета.

– Да, госпожа, – поклонился евнух. – Хорес прислал раба за критянкой!

Афины

Родоклея так давно не высовывала носа из дому, что после глотка свежего воздуха ей почудилось, будто у нее выросли крылья.

«А не лучше сбежать ли мне сейчас самой от Фирио, чем тратить время на поиски Идомены?» – мелькнула шальная мысль, но тут же бывшая сводня печально вздохнула: за спиной звучали крадущиеся шаги ее соседки, которые та, как ни старалась, никак не могла сделать крадущимися, а потому гулко топала по каменистой обочине. Фирио ей не доверяет, от нее не убежишь… Ну и ладно, а то куда бы подалась Родоклея – у нее ведь ни халка!

Кое-где в домах мелькали огоньки, однако они гасли один за другим – добропорядочные афиняне укладывались спать с темнотой и поднимались с рассветом. И только в одном окне Дипилонского предместья дольше всех горел огонь.

Родоклея подкралась и заглянула в окно: немолодой пекарь старательно месил тесто в большом чане своими огромными сильными ручищами. Юнец-подмастерье казался рядом с ним до смешного хилым.

– Эй, кто там? – вдруг крикнул пекарь, не оборачиваясь, и Родоклея поняла, что слух у него – как у горного козла! – Хлеб весь продан, поутру приходите.

– Простите, добрый господин, – простонала Родоклея, – мне не нужен хлеб, я ищу свою пропавшую дочку. Не видели ли вы ее? Она исчезла в середине боэдромина… Может быть, ты видел ее? Она маленькая, очень красивая, с длинными кудрявыми волосами…

Могучие плечи пекаря продолжали ходить ходуном, однако Родоклея заметила, как насторожился подмастерье и что-то прошептал пекарю.