Николаю вдруг стало мерзко на душе. Очень. Он никогда не задумывался над тем, что делает, он был молод и привык, что никакой другой игры, кроме грязной, не существует. Оказавшись здесь, он продолжал играть в эту игру… Это нельзя было назвать патриотизмом. Частично это было профессионализмом – он хорошо умел делать то, то делал, и гордился тем, что он делает, гордость за хорошо выполненную работу свойственна любому нормальному человеку, какой бы работа не была. Частично – это было местью, он был нормальным русским человеком и испытывал гнев и возмущение от того, что произошло на Украине. Он общался с американцами много больше, чем обычный русский военный, и не делал из них пугало – среди них были хорошие люди, и даже очень хорошие люди. Вот только их правительство – было полным дерьмом, и они постоянно строили козни против его Родины и он считал, что за произошедшее кто-то должен ответить. Ломая здесь игру американцам, англичанам, французам, – он вносил свой маленький вклад в дело победы, он считал, что если не хочешь воевать на своей земле, воюй на чужой, и что рано или поздно появится та соломинка, которая переломит-таки хребет верблюду. Дальше – он не задумывался. Но он никак не мог понять – а причем здесь Владимир Глебович и как он тут оказался?
Владимир Глебович был как раз тем русским офицером, о которых слагали песни и легенды, тем, на которого стоило равняться. Он был готов и подняться на пулемёт и остаться один, чтобы прикрыть отход доверенных ему желторотых птенцов-призывников, как он это сделал в первую кампанию и чудом жив остался – и в то же время он был готов истратить последний индпакет на то, чтобы перевязать врага. Он был из тех капитанов, которые были обречены оставаться в этом звании до выслуги, потому что такие говорили неугодную правду и потому что в их присутствии неловко чувствовали себя полковники и генералы. Для них он был, как отец, – он всегда знал, как надо, он был строгим и требовательным, но при этом он был честным, и его строгость воспринималась как необходимость. Николай служил под его началом всего год до того, как уйти в отряд особого назначения, но за этот год он успел проникнуться к этому человеку глубоким уважением. Если Владимир Глебович оказался не нужен в русской армии, настоящей русской армии, и вынужден был зарабатывать на жизнь таким образом, значит, что-то совсем неладное творилось с его Родиной, с его страной. Что-то очень неладное…
– Куда?
– Прямо.
Владимир Глебович покосился на своего бывшего подчиненного.
– Чего нос повесил? Прорвемся!
– Так точно, товарищ капитан. Прорвемся. Налево.
В районе «700 домов», вполне уже отремонтированном, русский КамАЗ въехал в ворота, которые открылись только тогда, когда машина появилась на улице. Как только машина прошла ворота, двое, с автоматами за спиной бросились закрывать ворота.
Николай открыл дверь.
– Все. Приехали. Вон туда, задом сдавайте.
– Ага.
На крыльцо уже вышел Омар. Полковник Абдалла Омар – это звание он получил уже после войны, но в элитной, 32-й бригаде спецназначения Ливии, которой командовал сын Каддафи Хамис – он был старшим лейтенантом, а это не так и плохо. Мало кто из 32-й бригады остался жив – а бригаду готовили белорусы, в Марьиной горке. Сейчас полковник Омар возглавлял отряд особого назначения численностью в полк, подчиненный Высшему племенному совету Каддафа. Отряд назывался – только не падайте – САС!
– Салам алейкум, брат.
– Салам…
– Как дела?
– Норма.
У Николая и полковника Омара давно установились просто отличные отношения. Вообще то, полковник числился террористом, и в Триполи на него лежал розыскной лист – но это был не Триполи, а Сирт. И розыскным листом из столицы тут можно было подтереться.
– Завтра, с той стороны пойдет Джемаль, – как бы просто в пустоту сказал полковник, закуривая дорогой, с пониженным содержанием никотина, «Винстон» – с ним будет человек пятьдесят. У него в банде есть как минимум четыре управляемые ракеты…
– У меня только три дня.
– Управимся.
– Ты уверен в информации?
– Я тоже пойду.
Здесь вообще ни в чем нельзя было быть уверенным – ни в друзьях, ни во врагах. Уверенным можно было быть только в тех людях, которые ставили свои головы на кон там же, где и ты…
– Надо быть осторожнее.
К ним подошел Владимир Глебович, поставивший машину как надо под погрузку.
– Салам алейкум, – сказал он.
– Ва алейкум ас салам, – настороженно отозвался полковник Омар.
– Это эфенди Омар, – представил своего друга Николай, – он хороший человек и солдат, и он хорошо говорит по-русски. А это – мой командир, он учил меня воевать.