Меч и лира

Наиболее ранними с типологической точки зрения являются памятники собственно героического эпоса — «Беовульф» (что не исключает возможности более позднего происхождения сохранившейся до наших дней его редакции), «Вальдере», «Битва при Финнсбурге». Это сказания на традиционные сюжеты, восходящие по преимуществу к общегерманскому эпосу и имеющие в нем параллели. Влияние христианской идеологии обнаруживается в них в той мере, в какой она проникает в художественное сознание как один из составляющих (но не определяющих) его элементов. Однако надо отметить, что к этой группе относятся произведения типологически неоднородные. Поэма «Беовульф», повествующая о победах героя над чудовищами, восходит, очевидно, к архаическим формам эпоса древних германцев, от которого сохранились лишь отдельные следы в скандинавских повествовательных мифологических песнях. Тем удивительнее кажется соединение в рамках одного, цельного произведения мотивов, сюжетов, представлений многих эпох. В нем мы находим элементы различных эпических жанров: элегий (например, жалобы воина), других героических сказаний (песнь о Сигмунде, песнь об Ингельде и др.), религиозного эпоса (песнь о создании мира или обращение Хродгара к Беовульфу). В нем сочетаются представления родового общества с феодальной этикой, героический идеал воина-богатыря — с образом «справедливого правителя».

Иной характер имеют другие героико-эпические произведения, которых, правда, сохранилось очень мало— и по преимуществу во фрагментах. Их герои, как правило, легендарно-исторические личности, сюжетом служат межплеменные (или межгосударственные) распри, они посвящены какому-либо одному событию или цепи событий, составляющих единый сюжет, идеальный эпический мир наделен некоторыми чертами реальности.

Типологически более поздними жанрами представляются религиозный эпос и героические элегии. И тот и другой жанр возникают под сильным воздействием англосаксонской христианской литературной традиции, но разных ее аспектов.

В памятниках религиозного эпоса наиболее ярко проявляется взаимодействие двух пластов англосаксонской культуры и их переплетение в сознании англосаксов. Библейские и житийные сюжеты перерабатываются в формах традиционного германского героического эпоса. Эту переработку, однако, нельзя рассматривать как «вливание молодого вина в ветхие мехи», т. е. как механическое сочетание христианского содержания с традиционной эпической формой. Использование древнегерманской эпической поэтики неизбежно влекло за собой воссоздание (в более или менее полном объеме) картины мира, свойственной германскому дохристианскому обществу. Оно трансформировало понятия христианской этики в привычные и доступные всем героико-эпические представления и тем самым включало христианские сюжеты в привычный мир героических сказаний. Не случайно большая часть памятников основывается на сюжетах, имеющих в себе героические черты, выбираются те библейские персонажи и святые, поступки которых согласуются с представлениями о героическом. Это Юдифь, убившая Олоферна и тем самым спасшая родной город от полчищ ассирийцев. Это св. Андрей, сокрушающий каннибалов-мирмидонян, чтобы освободить попавшего к ним в плен св. Матфея. Это Моисей, мудрый, знающий много песен вождь и правитель, ведущий свое племя из плена и организующий достойный отпор настигающему их войску египтян (поэма «Исход»). Библейский сюжет развертывается и разрастается в соответствии с требованиями героико-эпической поэтики, хотя временные и пространственные рамки строго ограничены оригиналом. Вводится множество эпизодов, по преимуществу героического содержания, цепь которых и создает постепенное развитие действия.

В героических элегиях получил развитие совершенно иной аспект христианской литературы. Это древнейшие в западноевропейской литературе произведения на народном языке, где в центре внимания рассказчика— психологический мир героя. Разумеется, он стереотипен, как стереотипна и сама ситуация во всех произведениях этого жанра. Более того, внимание сосредоточено лишь на одной стороне этого мира — на чувствах печали, одиночества, острого ощущения изменчивости мира, преходящего характера его радостей и скорбей. Противопоставление счастливого прошлого и трагического настоящего создает контраст, который и лежит в основе композиции элегий. Но все переживания героя развертываются на фоне идеального героического мира. Он присутствует в воспоминаниях героя о счастливом прошлом. Им определяется трагизм ситуации — оторванность героя от этого мира, невозможность для него проявить свою героическую сущность. Герой безлик, у него (за исключением певца Деора) даже нет имени.