Меч и лира

в тех застольях стойкостью ратной пускай же каждый покажет свою отвагу. будто я бегал от корабельщиков… теперь должны мы друг друга ободрять и драться рука, и доколе плечом к плечу, копья не притупилисьдоколе мечом владеет острия годны.

(Битва при Мэлдоне, 212–215, 220–221, 233–237).

В речах Эльфвине, Оффы, Леофсуну воплощается героический идеал поведения воина, который был двумя веками раньше провозглашен Виглафом:

…уж лучше мне в пламени навеки сгинуть,

владыку спасая,

чем ждать в укрытье!

(Беовульф, 2650–2651)

Сыновья Одды, напротив, рационалистически трезво оценивают свои силы и возможные последствия бескомпромиссного следования героической этике:

Годвине и Годвиг,

о гордости не радея,

спиной повернулись,

в лесную чащу бежали,

под сень дерев от сечи спасенья ради, больше их было, беглых,

чем подобало…

(Битва при Мэлдоне, 192–195).

Их прагматизму противопоставлен не признающий никаких препятствий и компромиссов героический долг. Следованием ему определяется все поведение Бюрхтнота, начиная с переговоров с посланцем викингов, который предлагает позорную, с точки зрения Бюрхтнота, сделку — выплату дани вместо сражения. Гордое негодование Бюрхтнота обнаруживает образ мыслей и этику, близкие нормам героического общества:

…не бесчестный со своим ополченьем за владенья Этельреда,

здесь военачальник встал, государя нашего,

он биться будет за людей и наделы… на этой границе.

(Битва при Мэлдоне, 51–54).

Между тем это была распространенная практика, и в хрониках и анналах постоянно упоминается о нападениях викингов, которые были предотвращены не оружием, а золотом6. И после поражения при Мэлдоне Этельред выплатил Олаву большую сумму денег, после чего войско датчан покинуло Уэссекс. Бюрхтнот последовательно и неуклонно следует героической морали, обрекая тем самым себя на гибель. Его этика противостоит как низменным побуждениям викингов — их вполне устроит мирная сделка (об этом говорит их посланец), — так и трусливому поведению сыновей Одды, больше пекущихся о своей безопасности, чем о славе, и готовых ценой бесчестья спасти свою жизнь.

В центре внимания авторов «Битвы при Мэлдоне» и «Битвы при Брунанбурге» стоит основная этическая категория героического мира — категория долга7, и именно ее трактовка и воплощение в исторических песнях позволяют говорить об их мире как мире героическом. Противопоставление мужества и трусости, пренебрежения опасностью и заботы о благополучии возникает с первых строк поэмы, когда распоряжения Бюрхтнота перед битвой обнаруживают, что «труса не празднует ратный начальник» (6), — своего рода скрытое, еще только намечаемое противопоставление. Выраженное традиционными образами и формулами описание сборов к битве, включение афористических высказываний о поведении воина в битве — все подготавливает восприятие героического действия, развертывающегося в соответствии с нормами идеального эпического мира. Более того, как Гуннар, предчувствуя гибельность своей поездки к Атли, рубит челны (или не привязывает корабли), чтобы отрезать себе путь к отступлению, так и Бюрхтнот перед началом битвы.

Сам он всадникам приказал всех коней отпустить, спешно спешиться,—

уповали бы в рукопашной молодые лишь на доблесть, да на доброе свое оружие.

(Битва при Мэлдоне, 2–4)

Демонстративное пренебрежение опасностью, устранение путей возможного отступления наглядно свидетельствуют о героической решимости воина и окончательности сделанного им выбора.

Тема героической решимости формулируется далее в ответе Бюрхтнота посланцу викингов. Выслушав его предложение — речь викинга, кстати говоря, лишена метафор, сравнений, повторов, она коротка и деловита и своей поэтической формой разительно отличается от «эпических речей» англичан, — Бюрхтнот излагает свое решение:

Бюрхтнот вскричал,

щит подъявши, дротом ясеневым тряс он, яростный, и такими словами, отважный,

ему ответил:

«Понимаешь ты, бродяга моря, о чем расшумелось это войско?—

вам не дань дадут, но добрые копья,

дроты отравленные,

издревние острия…»

(Битва при Мэлдоне, 42–47)