Меч и плеть

Сотар проехал по мостикам надо рвами и, миновав спящего в скирде сена прямо у ворот Вольного, въехал в Мальдгард. В раскинувшемся под медленно темнеющим небом лагере царил привычный хаос. Домов здесь было достаточно мало, да и те, что были, походили на небогатые селянские домишки, с замшелыми стрехами. В основном обходились плотными палатками, реже шатрами, а то и просто натянутым под открытым небом полотном. Отовсюду слышались громкие голоса, смех и песни. Спешившийся Барлейт повел Рысь рядом, запросто здороваясь с попадающимися на пути Вольными. У него тут было много знакомых, да и сами наемники в большинстве прекрасно знали лорда-протектора Велона. Незнакомому с порядками и обычаями Вольных странно было видеть, что все жители «города» — от мала до велика мужчины. И все они вооружены. С оружием здесь не расставались даже спящие. Еще одним необычным обстоятельством было то, что среди Вольных спокойно встречались и светловолосые беонты, и даже раскосые гашхары.

Барлейт прошел вдоль главной «улицы», до высокого красивого шатра красного цвета, расположенного аккурат возле главной площади Мальдгарда. Привязал Рысь у коновязи, где уже толкались боками, настороженно всхрапывая, несколько скакунов и покосившись на азартно играющих в кости возле шатра Вольных, вошел внутрь.

— Мое почтение, Старшине, — приветствовал он собравшихся в шатре мужчин. В отличие от обильно бродящих снаружи простецки одетых в жилетки и латаные штаны наемников, здесь собралась публика куда богаче. Все в шикарных, — у кого соболем, у кого пантерой или горностаем подбитых, — копеньяках красных и синих расцветок. Камзолы тонкой выделки и красные пояса с рубинами, делающие честь любому богатею. Выборные Старшины, — временные коменданты, присматривающие за порядком и согласием с позволения самих Вольных, — выглядели как зажиточные дворяне. Самая бедная одежда оказалась у стоящего напротив старшин Кривоноса.

— Сотар! Ты? — изумленно выдохнул один из старшин.

Барлейт прошел к заваленному свитками столу, крепко тиская заскорузлые крупные ладони, более всего похожие на руки гранитных статуй. Обойдя по кругу, он остановился напротив Грива. Маг внимательно вглядывался в серьезное и мрачное лицо Барлейта, а после сочувственно произнес:

— Мы слышали о том, что случилось. В степи ветер далеко разносит голоса и слухи. Твой сын, должен был жить… Соболезную, брат.

— Мы все соболезнуем, — поправил его сидевший за столом смуглый, почти черный Вольный, в чьем наряде прослеживалась любовь к мелким украшениям. Остальные согласно закивали.

Барлейт ответил им таким же молчаливым кивком, как будто речь шла о чем-то незначительном. Здесь не пристало плакаться в жилетку, это бабье дело. Мужчина всегда должен оставаться мужчиной.

— Я прибыл с сообщением. Как лорд-протектор, — произнес он. Старшины переглянулись.

— Со всем уважением, Сокол, но тебе придется обождать. У нас здесь уже есть повод для толковища.

Сотар вопросительно взглянул на них и говоривший поспешил объяснить:

— Вчера сожгли хутор Старого Вирта.

Очевидно, это были те самые виденные им по пути руины.

— Кто?

— Пока не знаем, — просто пожал плечами чернолицый Вольный. — Но думаем на Золберга Сиплого. И собираемся решить, всем многолюдством, что с этой мыслью делать. Старый Вирт еще недавно был Вольным.

— Что делать, что делать, — проворчал старый Вольный с похожими на две растрепанные копны усами, почесывая за ухом. — У Вирта жена была да пятеро детей, я уж молчу про мужиков и баб, с которым он хозяйство делил. По старинке, без лишнего гуманизму и затей, в железный короб с дыркой посадить над ульем, а под ним костер развести. Пущай Сиплого пчелы судят, пока не запечется целиком.

— Это пускай народ решит, — оборвал мечты старика старшина первым заметивший Барлейта, засунув пальцы за малиновый пояс, обтягивающий его вместительный круглый живот.

Такие вопросы, в самом деле, решались на общем тинге и обычно заканчивались разграблением дворянских богатств, которые охотно пропивалось Вольными на своеобразных поминках по товарищу.

— Вопрос важный. Я подожду, — покладисто согласился Барлейт.

Как и обычно его намерений было невозможно прочитать на невозмутимом лице. Только Кривонос, похоже, догадывался, что на уме у Сотара. Но никаких предположений высказывать не торопился. Только смотрел. Очень внимательно смотрел, как будто сожалея, что они не могут говорить свободно.