Меч императора

– Будет сделано, господин, – обрадовался точному указанию кучер, и через миг карета снова ускорилась.

Минут через двадцать тряска усилилась настолько, что мне стало трудно лежать на отчаянно прыгающем полу. Но перебраться на сиденье не хватало сил. Да и не думаю, что смог бы на нем удержаться. Слабость накатывала волнами. Меня то обжигало изнутри, то снова охватывал приятный холодок. Печать как таковая на этом фоне уже не выделялась, у меня и так болело все – кожа, мышцы. Как если бы изнутри меня грызли крохотные огненные термиты, жадно обгладывая раскаленную плоть до самых костей.

Тизар однажды сказал, что смерть от магии императора мне предстоит долгая и мучительная. Причин не верить ему тогда не было, а теперь же я просто знал: его величество придумал отличный способ держать своих людей в повиновении.

Крови, правда, так и не показалось; как бы ни ломало меня изнутри, каким бы диким ни был жар, наружу до сих пор не вырвалось ни одного огненного язычка. Все, что разрушала во мне печать, происходило тихо, совершенно незаметно для окружающих. А если и появилось во взгляде кучера мимолетное сочувствие, то он небось и впрямь решил, что я перепил. Поэтому и озадачил его столь странной просьбой, да еще и деньжищи на ветер выкинул преогромные.

Наконец экипаж в последний раз дернулся и остановился. Спрыгнувший с облучка возница бодро распахнул дверь и возвестил:

– Приехали, господин офицер! Вот она, ваша Истрица!

К тому времени я уже вспомнил про транс и успел кое-как собраться. Поэтому не выполз из кареты безвольной массой, не вывалился на землю мешком дерьма, а, скрипнув зубами, встал, самостоятельно выбрался на улицу и, оказавшись под бескрайним ночным небом, неслышно вздохнул.

А все-таки славное ты, парень, выбрал мне место для смерти. И как же здесь, оказывается, красиво… Совсем близко, буквально в двадцати шагах от дороги, размеренно шумит река. На живописном берегу лежит песок. К нему почти вплотную подбирается зеленая травка. Над головой загадочно перемигиваются звезды. Ветра почти нет. Воздух упоительно чист и наполнен речной свежестью. Тихонько шелестит листва на деревьях. Негромко стрекочут невидимые сверчки…

– Благодарю, – бесцветно сказал я, даже не взглянув на кучера. – Можешь возвращаться.

– Но как же, господин…

– Свободен! – бросил я совсем другим тоном. И неизвестный паренек, бросив на меня жалостливый взгляд, вскочил обратно на козлы, с силой хлестнул лошадей, и тяжелая карета умчалась прочь, громыхая колесами.

С трудом дождавшись, когда она скроется из виду, я сгорбился и медленно опустился на колени.

Блин. Надо уйти с дороги. Но даже такой берег для меня слишком крут. Боюсь, если оступлюсь, закувыркаюсь вниз сломанной куклой. И, скорее всего, сверну себе шею, которая с каждым вздохом все с большим трудом удерживала стремительно тяжелеющую голову.

Чувствуя себя не просто обессиленным, а почти что стеклянным, я со всей возможной осторожностью сел на обочину и, вытянув ноги, соскользнул по траве вниз. Наклон у берега и впрямь был совсем небольшой. Градусов тридцать максимум. Но мне и этого оказалось достаточно, чтобы испытать массу неприятных ощущений. А оказавшись примерно на середине склона, зацепиться сапогом за какую-то корягу и с досадой признать, что здесь мое путешествие, похоже, и закончится.

Нет, боли не было – чтобы своими ногами покинуть карету, я вошел в транс настолько глубоко, насколько вообще мог себе позволить. Но раздавшийся сдвоенный хруст и вывернувшаяся под неестественным углом голень не оставляли сомнений: мое не подверженное обычной магии тело действительно разрушается. И с каждым мгновением это происходит все быстрее.

Впрочем, может, оно и к лучшему – лежа на склоне вот так, неподвижным взглядом уставившись перед собой, я все еще мог видеть реку и отраженные в темной воде звезды. Правда, минут через десять это удовольствие тоже закончилось, потому что глаза застлала мутная пелена. Но какое-то время призывно горящие точки в созвездии Волка я по-прежнему различал. Они были самыми крупными в этом мире. Самыми яркими. И если дать волю воображению, при большом желании в них и впрямь можно увидеть огромную волчицу, снисходительно посматривающую на меня свысока.

«Прости, Ворчун, мы теперь с тобой долго не увидимся», – с грустью подумал я, услышав, как что-то хрустнуло в груди.

Но сожаления по-прежнему не было. Да, я больше не вернусь в Ойт, но мы ведь не навсегда расстаемся. Рано или поздно брат найдет меня на ледяных равнинах, так же как сумел найти и здесь. Мы ведь одной породы. И к тому же оба знаем, что связаны навсегда.