Меч князя Буй-тура

Когда он прибыл к месту событий, сотрудники музея уже не терлись сиротливо у стен «родного дома», а, впущенные вовнутрь, тихонько сидели по своим кабинетам-коморкам или в залах — кому, где положено. Время от времени отвечали на вопросы наехавшего милицейского начальства, легко узнаваемого не только по большим звездам на погонах, но и по умению со снисходительной властностью держать себя с окружающими.

Если сотрудники обворованного музея, как было сказано, уже не стояли перед зданием, создавая нездоровый, тревожный фон, то теперь милиции понаехало — хоть отбавляй: около десятка милицейских машин, с мигалками и без оных, разного цвета и разного калибра, в зависимости от ранга возимого ими «седока». Но от этого наплыва начальственных авто спокойствия в атмосфере больше не становилось. Ну, разве что общая наэлектризованная ситуация и напряженность вокруг музея не коснулись каменного чуда — конебегемота, невозмутимым сфинксом взиравшего на очередную людскую суетливость.

Любимов, достав служебное удостоверение, попытался, как говорится, с лету попасть в помещение музея, но сержант милиции, стоявший на входе и от нечего делать ковырявшийся огрызком спички в зубах, в музей его не пустил, сославшись на то, что там продолжается осмотр места происшествия и посторонних «не велено» пускать.

— Я — пресса! Свободная российская пресса, — попробовал Любимов давануть авторитетом четвертой власти в стране на стража порядка — всего лишь маленького представителя исполнительной власти. — Имею право… по Конституции…

— А мне — по барабану! — Нисколько не смутился страж. — Будь хоть прессой, хоть прессом, хоть папой римским… Сказано не пускать — и не пускаю. Чтобы следы не затоптали или какой-либо улики не стащили ненароком или под шумок… Тут от своих места свободного нет; видишь, один за другим туда-сюда шныряют… Так еще и ты, словно танк, прешь! Нет, не пущу! И не проси…

— Во-первых, не «ты», а «вы», — загорячился Любимов, обиженный не столько хамством милиционера, сколько срывом предпринятого им мероприятия, — мы с тобой свиней не пасли и на брудершафт не пили. Во-вторых, сам говоришь, что «ваши» уже прошлись там, значит, вполне можно… Теперь сами уже все следы затоптали, если таковые там и были… Знаем. Как говорится, не первый год женаты…

Обозреватель криминальной хроники был прав, причем абсолютно, указывая сержанту милиции на то обстоятельство, что раз милицейские чины набились тесно, то, стало быть, опасаться за уничтожение следов с его стороны уже не стоит. Теперь само милицейское начальство, словно стадо бизонов, пройдясь по коридорам и залам музея, затоптало все, что можно было затоптать. Конечно, если следователь, являвшийся, по всем ведомственным приказам и инструкциям, главной фигурой при осмотре происшествия, во-первых, помнил эти инструкции и свои обязанности, во-вторых, был смел или… глуп до того, что призывал большезвездных руководящих коллег к порядку — тогда другое дело… Но такое случалось крайне редко.

— Так то «наши», господин журналист, — не моргнув и глазом, отозвался страж. — Им можно. А вы, — сделал он акцент на слове «вы», — не наш… Значит, нельзя. Так что отойдите в сторонку, не мешайтесь…

И отвернулся, давая понять, что разговаривать дальше не желает, да и самого корреспондента — представителя четвертой власти в стране — в упор не видит.

Спорить с сержантом было бесполезно. Как и бесполезно было расспрашивать выходящих время от времени из музея высоких милицейских чинов — то важно, то вальяжно шествовавших к своим «железным коням», чтобы тут же, не снимая маски озабоченности с лоснящихся жирком лиц, укатить на них «домой», в большие кабинеты в зданиях на улицах Ленина и Бебеля, точнее, Серафима Саровского, как в связи с новыми веяниями времени стала называться улица Бебеля.

Во-первых, как подсказывали практика и опыт, большие чины ничего путного не знали — им важно было не вникать в суть дела, которое не им ведь раскрывать и расследовать, а лишь «засветиться» на месте происшествия, чтобы генерал Булушев Виктор Николаевич или начальник городского УВД полковник Миненков Николай Митрофанович «шеи не намылил» за нерадивость. Во-вторых, если они что-то и знали, то, как и в советское время, не спешили делиться своей информацией с прессой, ссылаясь на тайну следствия. Поэтому оставалось дождаться, когда разъедутся все высокие милицейские чины, и поговорить с сотрудниками музея, либо увидеть среди милицейских сотрудников первого отдела, лично знакомых Любимову, а таковые у него, как у любого журналиста, занимающегося темой криминала, конечно же, имелись, и «перетереть» с ними по интересующим вопросам.

Как ни странно, но Любимову повезло. Не успел он окончить свой разговор с постовым, как, сопровождая до автомашин очередную группу милицейских чиновников, вышел начальник криминальной милиции Реутов, с которым Любимов был знаком. В одной парной, правда, не парились, но из одного стакана, как говорится в известных кругах, выпивать доводилось.