Меч королей

Прожил он еще несколько мучительных минут, пока не истек кровью. Мереваль был потрясен, но не гибелью Хеорстана – ему слишком часто доводилось видеть смерть, чтобы сокрушаться из-за крови и предсмертных вздохов, – а фактом предательства Хеорстана.

– Я считал его другом! – воскликнул он. – Как ты узнал?

– Я не знал, но, если наш план могли выдать, я должен был знать. Поэтому и отправил Финана на юг.

– Но его ведь выдали! – заявил Мереваль. – Почему вы не остановили тех гонцов?

– Потому что я хотел, чтобы они достигли Тотехама, – объяснил я, обтирая лезвие Осиного Жала куском ткани. – Почему же еще?

– Ты хотел, чтобы… – начал Мереваль. – Но зачем? Зачем, бога ради?

– Потому что план, который я изложил тебе и Хеорстану, – сплошное вранье. Вот почему я хотел, чтобы враги узнали о нем.

– Так что же мы предпримем? – устало спросил Мереваль.

И я ему сказал. А на следующий день мы отравились на войну.

Часть четвертая

Вздох Змея

Глава одиннадцатая

Рассвет принес туман, который стелился по лугам, перебирался через римские стены и сливался с дымом, поднимавшимся из очагов Верламесестера. Люди вывели лошадей на улицы, священник раздавал благословение близ бревенчатой церквушки. Десятки воинов преклоняли колени, внимая негромкой молитве и принимая прикосновение пальцев ко лбу. Женщины тащили ведрами воду из городских колодцев.

За время короткой летней ночи никто не попытался сбежать из Верламесестера. Мереваль удвоил караулы у городских ворот и на стенах. Этим воинам предстояло остаться здесь в качестве гарнизона, тогда как остальные – сто восемьдесят человек под моим началом и две сотни под командой Мереваля – нападут на врага в Лундене.

Я проснулся задолго до того, как заря посеребрила туман. Натянул кольчугу, препоясался взятым на время мечом. Потом мне оставалось только сидеть на улице и смотреть на мужчин, идущих в бой, и на провожающих их женщин.

Бенедетта устроилась рядом. Она ничего не говорила. Алайна, всюду ходившая за Бенедеттой по пятам, расположилась на противоположной стороне улицы и с тревогой наблюдала за нами. Девочка гладила найденного где-то котенка, но ни на миг не отрывала взгляда от нас.

– Значит, ты уходишь сегодня? – произнесла наконец Бенедетта.

– Сегодня.

– А что будет завтра? Послезавтра?

У меня не было ответа на эти настойчивые вопросы, так что я ничего не сказал. Ворона спорхнула с крыши, подобрала что-то на площади и улетела. Знак ли это? Я во всем искал предзнаменования этим утром: присматривался к каждой птице в тумане, пытался припомнить сны, но ни в чем не угадывал смысла. Я извлек взятый взаймы меч и посмотрел на клинок: нет ли какого послания в темной стали? Ничего. Я убрал меч. Боги молчали.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась женщина.

– Все слегка побаливает, но и только.

По правде, тело казалось онемевшим, плечи болели, мускулы ныли, ссадины жгли, щека внутри распухла, голова гудела, а ребра были все в синяках, если даже не переломаны.

– Не следует тебе идти, – твердо сказала Бенедетта и, не дождавшись от меня ответа, повторила: – Тебе не следует идти. Это опасно.

– Война вообще опасна.

– Мы вчера вечером разговаривали с отцом Одой, – продолжила она. – Он уверен, что твоя затея безумна.

– Безумна, – согласился я. – Но отец Ода хочет, чтобы мы атаковали. Именно он убедил Мереваля перейти в нападение.

– Отец говорит, что это безумие угодно Богу, поэтому на тебе благословение. – В ее голосе угадывалось сомнение.

Безумие, угодное Богу. Не потому ли мои боги отказываются подать мне знак? Это же безумие христианского Бога, а не их собственное! В отличие от христиан, настаивающих, что прочие боги ложны и даже вовсе не существуют, я всегда признавал силу пригвожденного Иисуса. Так, может, христианский Бог дарует нам победу? Или же мои боги, прогневанные этой моей надеждой, покарают меня?

– Но Бог не безумен, – продолжила Бенедетта. – И не желает твоей смерти.

– Христиане долгие годы молятся о моей погибели.

– Тогда это они безумцы, – решительно заявила она. А когда я улыбнулся, рассердилась. – Почему ты идешь? Скажи мне, почему?

– Чтобы вернуть мой меч, – заявил я, а ведь и сам не знал точного ответа.

– Тогда ты безумец. – Итальянка махнула рукой.

– Не важно, что иду я, – медленно проговорил я. – Мне не стоило бы брать с собой других.

– Потому что они погибнут?

– Потому что я приведу их к смерти, да. – Я помедлил и инстинктивно потянулся к амулету, но, естественно, не нашел его. – А может быть, к победе?

Бенедетта уловила неуверенность в последних моих словах.

– Во что ты веришь в глубине сердца? – спросила она настойчиво.

Я не мог признать правду, которая заключалась в том, что меня так и подмывало посоветовать Меревалю отменить поход. Проще всего было дать Этельхельму и Этельстану драться между собой, а самому отправиться на север, домой, в Беббанбург.