Меч, палач и Дракон

Жозеф получил крепкий удар по шлему, припал на одно колено, отрубил одному орехону ступню, другого схватил латной перчаткой за причиндалы и сжал, что есть силы. Ушастый — забыв от том, что он не чувствует боли — истошно закричал, рванулся, оттолкнул товарищей. Жозеф поднялся, взмахнул секирой.

Орехоны стали избегать массивного как скала белого воина, что воздвиг перед собой вал из трупов. У виника Парадо появилась передышка. Он впервые за все время боя огляделся.

Слева от него ушастые с золотыми обручами на лбах — гвардия сапа-инки — потеснили ягуаров, но что-то остановило их победный напор. Жозеф перехватил секиру и кинулся на помощь храбрецам, не задерживаясь на врагах, а просто сбивая их с ног.

Гийом — чародей-конкистадор — был той плотиной, что сдерживала бурлящий поток орехонов. Он медленно пятился, держа перед собой фиолетовую полусферу, от которой отлетали копья ушастых. Маг был ранен, лицо в крови, в крови и та поднятая ладонь, из которой лился фиолетовый свет. Орехоны окружали его, но напасть не решались. Смельчака — что кинулся, занеся для удара серповидный клинок — со свистом отбросило в сторону с рваными ранами на груди. Пальцы на правой руке мага были скрючены на манер кошачьих когтей.

Гийом шатался, под ударами копий, что хоть и отлетали в сторону, но все же причиняли ему вред. Жозеф с криком бросился на орехонов, подавая пример дрогнувшим ягуарам, что не меньше своих врагов испугались явного колдовства. Пристыженные, желающие искупить вину они с таким напором ударили по гвардии сапа-инки, смяли первые ряды, отбросили назад.

Вскоре пришла подмога — полторы сотни камоэнских арбалетчиков и лучников. Ягуары расступились, стрелки дали залп. Орехоны повалились, как колосья под ударами сильного града.

Снова залп. На этот раз особо удачный. Среди павших несколько ушастых в деревянных доспехах, украшенных орлиными перьями. Их тела тут же подобрали и унесли вглубь строя. Орехоны дрогнули и попятились.

— Сапа-инка убит! — закричал Жозеф Парадо.

Ободренные турубары, почувствовавшие победу, с удвоенной силой бросились на врагов. Гвардейцы сапа-инки стали отступать, прочие же орехоны просто побежали, бросая оружие.

Левый фланг ушастых был прорван.

На правом в это самое время появились три десятка всадников, ведомы сэром Робертом Пилом. Остияк, казался туземцам, никогда не видевшим лошади, демоном с четырьмя ногами, двумя руками и головами. Сэр Роберт рубил почти безоружных турубаров с плеча, даже не приподнимаясь в стременах

— Эге-гей! Держитесь, обезьяны! — кричал он, опьяненный погоней и убийством.

Вслед за всадниками по двадцать в ряд шли пешие остияки — алебардщики и арбалетчики. Блестели начищенные кольчуги, бригантины, овальные маленькие шлемы и наконечники выставленных вперед пик. Они были острием клина, за их спинами собирались тысячи орехонов. Легкие стрелы турубаров отскакивали от доспехов. Сэр Пил придерживал коня, чтобы пехота не слишком отставала.

Внезапно турубары, сбившиеся в тесную толпу у подножия холма, расступились. Навстречу остиякам, преследующим бегущих, правильным строем шла камоэнская фаланга, выставив вперед стену пик. Солдаты ордонансных рот, образованных Хорхе, еще ни разу не сходились с остияками лицом к лицу.

Били оба ротных барабана, гудел горн, развевалось синее знамя с тремя белыми лунами. Камоэнсцы шли как на парад. Их было немного, столько же, сколько и остияков. Туземцы с обеих сторон замерли, не решаясь вмешиваться в битву белых героев в железных латах.

Конница остияков замедлила шаг, не решаясь лезть с мечами на пики. Роберт, пожалел, что у него нет арбалета. Он заметил, как из рядов фаланги выбежал высокий офицер в шлеме с пышным ало-белым плюмажем, сжимавший в руках алебарду.

— Эй, Остияк! Ты такой красивый, словно баба на балу, а не воин в битве! Ты, наверное, еще и надушился, мужеложец?! — задорно прокричал он.

Забрало заглушает звук, но камоэнсец горла не жалел. Сэр Пил, гордившийся своим алым плащом, расшитым золотом, — единственным в колонии, и алмазом, вделанным в шлем, не стерпел обиды. Его — генерал-губернатора Остийского Юга — задирал какой-то наглый пьяница-камоэнсец.

Роберт пришпорил чалого жеребчика и напал на камоэнсца, желая снести ему голову. Но Луис де Кордова увернулся, отскочил в сторону, ударил, пользуясь длинной своего оружия, зацепил остияка крюком за плечо, дернул изо всех сил. Роберт не удержался в седле, свалился, звеня металлом доспеха и оружия.

Луис бросился к нему и рубанул по голове, после сумел поймать жеребчика за стремя. Всадника, попытавшегося ему помешать, свал с седла один из немногочисленных камоэнских стрелков.

— Камоэнс! Синее и Белое! — с таким кличем Луис де Кордова атаковал конных остияков.

Его меч свалил двух. Одну из освободившихся лошадей сумел поймать Марк де Мена. Вдвоем они погнали обезглавленных всадников врага. Чуть позже в бою сошлась пехота. Перед рукопашной арбалетчики остияков дали страшный залп в упор, повалив три десятка камоэнсцев, но это не остановило солдат Хорхе.