Меч Вайу

Горы поразили Абариса. Сын степных просторов, где встречались изредка только невысокие холмы, конечно же не идущие ни в какое сравнение даже с самой низкой горой в землях траспиев, был подавлен величием каменных громад. Посольство пробиралось глубокими ущельями, в основном, по берегам неглубоких, но бурных речушек, иногда вброд, цепочкой, с трудом втискиваясь в длинные узкие коридоры. Гулкое эхо дробилось на бесчисленное множество хаотических звуков; они, то замирая, то усиливаясь до громоподобных раскатов, вызывали в душе юноши невольный страх. Поросшие мхом, осклизлые от сырости огромные валуны нередко перегораживали речное русло, и тогда приходилось что называется на руках перетаскивать через них храпящих и брыкающихся лошадей. Однажды на пути попался свежий завал, и сколоты с большим трудом отыскали неподалеку еле приметную тропку, ведущую куда-то вверх, к голой безлесной вершине крутобокой горы. Отчаявшийся проводник, плохо знающий эти места, потому что из-за разлива Истра пришлось переправиться значительно выше по течению, поднявшись на вершину одним из первых, безнадежно махнул рукой: горы толпились со всех сторон, словно стадо баранов, кое-где щетинясь угрюмыми скалами.

Упрямый Абарис, хмурый и неразговорчивый, решительно двинулся по сильно заросшей тропинке, которая причудливыми петлями оплетала вершины гор, местами исчезая среди тощего кустарника или тонкоствольных деревьев…

Ночь застигла сколотов на перевале, где на их радость из расщелины вырывался холодный прозрачный ключ. Костер жгли не таясь, в надежде, что сторожевые посты племени траспиев заметят посольство и помогут отыскать более удобную дорогу. Глубокий сон вернул к рассвету подрастерянные за тяжелый дневной переход силы, и после завтрака приободренные сколоты спустились в широкую долину, где наконец тропа привела их к изрядно заросшей жесткой травой дороге. Посовещавшись, сколоты поскакали на запад, то и дело горяча нагайками коней.

ГЛАВА 18

Море лениво плескалось о скалы, шуршало песком на отмелях, на которых громоздились выброшенные на берег недавним штормом кучи водорослей. Тяжелый гнилостный запах витал над небольшим заливом; мошкара тучами кружила над отмелями, копошилась в хитросплетении водорослей, где запуталась дохлая рыбья мелюзга и маленькие крабы. По узкой песчаной полоске вдоль прибрежных скал бродили женщины с корзинами в руках.

Длинные платья из грубого серого полотна лоснились от жирных пятен, засохшая рыбья чешуя поблескивала на коротких кожаных фартуках; у многих на шее висели бусы из овальных перламутровых пластинок. То и дело нагибаясь к земле, женщины собирали выброшенные штормом крупные мидии и снулую рыбу.

Чуть поодаль, в глубине бухты, берега полнились звонкими детскими голосами: закончилось вынужденное двухдневное затворничество, вызванное штормовым ненастьем, и прозрачная вода залива бурлила, полнясь смуглыми сильными телами резвящихся подростков. В самом конце бухты, которая словно голубой клинок вонзилась в скалистую твердь берегов, возле полуразрушенного причала, покачивались на мелкой зыби три биремы и с десяток плоскодонок, привязанных канатами к каменным глыбам на суше. Около лодок суетились рыбаки, готовясь выйти в море на промысел, а на одной из бирем шли ремонтные работы: стучали топоры, дымили костры под котлами с плавящимся варом – им пропитывали деревянные борта и днища судов, чтобы предохранить их от гниения.

– А-а-и-иэй! – протяжный крик прокатился над бухтой, потревожив мирную суету раннего утра.

Подростки мигом выскочили из воды и устремились к причалу. За ними поспешили и женщины, с тревогой посматривая на вершину скалы у входа в бухту, где был сторожевой пост – дозорные прокричали тревогу.

Вскоре дети и женщины скрылись в одной из глубоких расщелин, которыми изобиловала бухта, а на биремах зашлепали веслами, подгоняя суда к выходу в открытое море…