Меч вакеро

—  Весьма любезно с вашей стороны проявлять такую заботу о моем благополучии, но…

—  Безусловно, меня и капитана заботит ваше благополучие, — напряженно перебил Дмитрий Данилович. — Вы взяты на борт русского корабля, и поэтому ваше благополучие представляется нам чрезвычайно важным. Знаете, давайте начистоту, если мы уважаем друг друга, — голос его стал еще тише. — На корабле последнее время про-исходят странные вещи — вы не заметили?

Англичанка молчала и как будто ждала чего-то с натянутой нерешительностью. Игра изумрудов отражалась колкими искорками в зрачках помрачневшего Захарова. Ей вдруг отчетливо припомнился случай с Линдой, когда в ее трясущихся руках она увидела свой пистолет; подозрительный скрип шагов у дверей ее каюты, черные паруса пиратского брига и многое другое, что стиралось наступающим днем…

—  Да, — тихо согласилась она. — Не скажу, что полна страхов, но на ум мне приходят порой странные вещи, в которых я не смею признаться даже себе.

—  То-то и оно, мисс. Будем благоразумны. Храни нас Боже хотя бы ради тех, кто нам дорог.

Учтивым поклоном головы он дал понять, что разговор окончен, но прежде чем раскланяться, добавил:

—  Еще раз простите. Я человек прямолинейный, морской, мне не хватает утонченности манер, которая, по всему, хорошо знакома вам. Но верьте: я лишь хотел дать вам дружеский совет.

Глава 8

После разговора с Захаровым Аманда еще долго стояла неподвижно. Предостережения старшего офицера будто приоткрыли какую-то завесу, и она увидела и услышала такое, что заставило содрогнуться. Значит, права, тысячу раз права была Линда, говоря о своих ощущениях, о своих предчувствиях… Значит, прав был вестовой капитана и русский священник, осеняя медным крестом ее и другие каюты… И странное чувство овладело ею, до сих пор незнакомое, а быть может, просто дремавшее где-то в глубине. Ей показалось, что теперь она готова была верить во всё и во вся. Кутаясь в серебристый бархат накидки, леди Филлмор попыталась выбросить из головы худые мысли, уверяя себя в том, что преувеличивает опасность в охватившем ее порыве. Но странное дело! Она не могла откреститься от запавшей в душу тревоги. Точно уже сейчас темные силы пытались надсмеяться над ней, по-вампирьи высосать кровь… Сама не зная почему, она вдруг украдкой посмотрела на браслет и вздрогнула. Ей почудилось, что темные изумруды на миг вспыхнули волчьим огнем, заглянув в очи.

Аманда поёжилась, ощутив всю глубину своего одиночества, боль и муку за отца, до которого нет никому дела… «Пожалуй, мне просто жаль себя…» — подумала она, пытаясь освободиться от запутанных чувств.

В это ясное утро океан заштилил. Он был мягок и ласков, бирюзово-голубой в своей мирной серебристой зыби. Волны столь нежно лизали бока фрегата, что, казалось, океан проникся уважением к измученным «аргонавтам» и пытался загладить свой норов. Небо радовало глаз прозрачностью и безоблачностью. От него веяло чистотой и простором, которые невольно притягивали к себе.

Леди вздохнула полной грудью и улыбнулась теплому солнцу. «Всё будет хорошо! Все устроится», — ободряюще заключила она и подумала, глядя на торжество простора и света, что, пожалуй, только одно место в мире могло бы сравниться с таким величием. Конечно, это Рим — город вечной красоты, где нельзя скучать, где нельзя не восторгаться. Где каждый камень поет гимн небесам; где высится гранитный массив башни Святого Ангела, призрачный купол Святого Петра, окутанный нежно-золотистой дымкой; где душу успокаивает умиротворяющий вид желтой ленты древнего Тибра, расцвеченной по берегам лодками рыбаков и яркими юбками прачек.

Меж тем на шканцах весело залились «соловьи». Это вахтенный, после пробы капитаном и старшим офицером матросских харчей, отдал приказ свистать к водке.

Пара матросов во главе с баталером77 вынесли ендову с ромом. Пахучий и долгожданный, он призывно щекотал ноздри оживившихся, что пчелы, матросов. Быстро расстилалась по такому случаю парусина, сыпались шутки, потирались руки. У грота78

шествие застопорилось, и медную, горящую огнем на солнце ендову бережно, что дитя, опустили на разостланную парусину. Фрегат притих, а два боцмана и все унтер-офицеры выстроились в круг и по «маяку» старшего боцмана Кучменева свистнули в дудки.

Пестрые голландки и бастроги пришли в движение. Народ скучился вкруг, и зачалась волнительная раздача рому.

Баталер, наливая бритый затылок жаром, выкрикивал фамилии и серьезно отмечал пером в списке пьющих и нет. Трезвенников было — кот наплакал. Им взамен в ладонь бросалась копейка, равная стоимости душевного «горлодера», и копейка сия среди остальных с уважением кликалась «заслугой».

Матросы, обнажив головы, крестились и, останавливаясь перед ендовой, напускали на лица такой строгости, какую, пожалуй, узришь лишь у людей, подходящих к причастию. Жадно опрокинув чарку, человек поспешно отходил, хрустя принесенным сухарем, уступая место товарищу.

* * *

—  Занятное зрелище, мисс Стоун. Не так ли? Хотя, как есть, грубая матросня. Безо всякого обращения, так сказать…