Мечи свою молнию даже в смерть

Но к концу пролета ей пришлось схватиться за массивные перила. Накатывала дурнота; странная – не зовущая рвоту, а так – размывающая сознание. Почудились шорохи. Стук сапог. Клацанье неведомых механизмов – оружейных. Что это с ней? И как завершающий аккорд, явно донеслись какие-то стоны, и даже почудился запах жженой бумаги…

Задыхаясь, женщина сбежала вниз: под голыми подошвами ступни горели. Никого ей не встретилось по пути, дверь закрывается внизу на кодовый замок, ни сторожей тут, ни охранников. Оказавшись во дворе, ногами на кирпичной глади, она облегчения не ощутила. Квадратный колодезь двора сдавливал ее, налипал на тело, как пропотевшая роба. Каким-то немым в фильмом в мозгу начали крутиться картинки: красноармейцы в острых шапках, будто с пиками, ведут босых и полуоборванных людей; господин в рваном цилиндре и с кровью на кружевной манишке; поп в разодранной рясе, с клочьями бороды… Они идут в арку двора, там мечутся какие-то босые и простоволосые женщины… Что это? И запах пота, дегтя, горелой бумаги, запах беды.

…Она вырвалась из этого двора, как из клетки. С трудом дошла домой, по пути ушибив палец о бордюр тротуара. Странно, но на следующий день это палец даже не посинел и исчезла ссадина, но она заболела. Температура лихорадила тело, голова раскалывалась. Позвонила шефу, молоденькому толстячку Юре Николаевичу; отпросила три дня без содержания. Дал.

А на третий день сам позвонил: переезжаем, Галя, мэрия выдавливает. Говорят, историческое наследие, надо освобождать. Музей тут будут делать. А мы в новый офис на Железнодорожной, двадцатый этаж – тепло, светло и мухи не кусают. Так что приходи туда.

– а… ага… – слабо сказала Галя в трубку и потом спросила – а музей какой у нас там будет?

Юра Николаевич, только что вернувшийся из Таиланда, жизнерадостно и сыто заржал:

– Музей? Этот, как эта бодяга называется… политических репрессий, вот. Тут же эта фигня была раньше, че-ка. Ну, и они тут беспредел творили: расстреливали, пытали и потом архивы жгли. Ну, вот такая фигня. Не парься, все это давно было.

Да, это было давно. Неизвестный пулеметчик тарахтел на Старобазарной. Поливая свинцом передовой отряд каппелевцев; а тут в огне пропадали документы, связанные с операцией чекистов против отрядов барона Унгерна; и здесь орудовал товарищ Роберт Эйхе, уже знавший о таинственной девочке, опекаемой кровавым бароном – одной из девочек, которым суждено родить Повелителя Мира… Сюда. После захвата барона в Манчжурии, его и привезли. Перед судом и расстрелом, перед которым он прокричал стрелкам «акмэ!»; то есть «возрождение». Впрочем, какое до этого было дело Галине? Страх – он и есть страх, страх давний и позабытый.

На четвертый день она пришла на новое место – уже в кедах, намеренная держать оборону до конца: ноги отказывались повиноваться колодке почти всех туфель. Но обошлось без выговора. Да и она зареклась разуваться на работе, вот только…

Вот только запах горелой бумаги у нее неизменно теперь вызывал рвоту.

Новости