Мечники Гора

Мои суждения в данном вопросе строились прежде всего на участии в этом деле Константины. Просто казалось очень сомнительным, что её могли бы использовать в своих целях Царствующие Жрецы. Какой смысл им, при их полноте власти, в таких инструментах? А с другой стороны, она была именно тем типом женщины, которую работорговцы, следуя схемам кюров, захотели бы нанять на работу. Когда нужда в услугах таких как она отпадала, всегда находились другие вещи, которые могли быть сделаны с ними. Всегда есть рынок и ошейник. Такие женщины, тщеславные и самовлюблённые, корыстные и жадные, лживые, ослеплённые мечтами о богатстве и власти, не задумываясь предают других, но почему-то уверены, что с ними так не поступят.

Ожидая, что будут возвращены на Землю, к власти и богатству, они обычно оказывались за решёткой, возможно, втиснутыми в тесные клетки, из которых в изумлении выглядывали сквозь прутья в ожидании своей продажи.

Почему нет? Они выполнили свою задачу. Пусть теперь послужат ещё немного, заработав, скажем, горстку монет на невольничьем аукционе.

— Что в таком случае мы можем сделать? — поинтересовался Пертинакс.

— Просто свяжи меня с теми, кто нанимал тебя, — посоветовал я.

Признаться, я не знаю, спал ли он той ночью.

Со своей стороны я знал, что Царствующие Жрецы по неким причинам договорились с кюрами, чтобы те высадили меня на берегу не дальше, чем в четверти пасанга от этой хижины. Правда, поначалу я был уверен, что меня должен был встретить кто-то другой, тот, кто действительно состоял на службе у Царствующих Жрецов.

На следующий день я снова пошёл на пляж, на то место, где меня высадили с корабля Пейсистрата.

Конечно, меня должны были встретить там.

Ночью прошёл сильный дождь. Штормило. Осмотрев небо и горизонт, я предположил, что шторм может затянуться на пару дней. Возможно, циклон раскинулся на сотни пасангов от берега. Это могло задержать прибытие следующего судна, шедшего с запада, скажем, со стороны Тироса или Коса. Гореанские корабли, кстати, обычно строятся мелкосидящими и моряки зачастую стараются не терять землю их виду. В сезон штормов немногие рискнули бы выйти в открытое море, предпочтя вытащить свой корабль на берег. С другой стороны суда Тироса и Коса, если собирались достичь берегов материка, лежащего к востоку от них, хотели они того не нет, но должны были пересекать открытое морю, причём в течение многих дней.

Я решил, что снова приду на этот пляж на следующий день.

Глава 4

Парус

Отступив за деревья, я наблюдал за морем.

Было раннее утром. Несколькими енами ранее я покинул хижину Пертинакса.

От близкого берега тянуло ни с чем несравнимым запахом Тассы. Так пахла прохлада, пронизывающий ветер, соль её волн, шум прибоя, накат прилива, морские водоросли на берегу. Вода с мягким шелестом забегала на песок, разбивалась на сотни струй среди камней, а затем тем же путём возвращалась обратно на родину, чтобы, влившись в следующую волну вернуться и попытаться забежать немного дальше оставленной ею на пляже мокрой границы. Над полосой прибоя широко раскинув свои узкие длинные крылья, реяли кресты прибережных чаек, оглашая окрестности своими пронзительными криками. Скалы и песок выше линии прибоя после ливня, обрушившегося ночью на окрестности, всё ещё оставались тёмными от накопленной влаги. Лес был омыт и напитан дождевой водой, бриллиантами сверкавшей на шелестящих на ветру листьях. Была во всём этом некая сладость жизни.

Интересно, подумалось мне, было ли правильно, что люди населяли такой мир?

Впрочем, не населяй они его, разве такой мир не был бы чем-то вроде потерянного пространства? В конце концов, кто тогда будет знать, насколько он красив?

У гореанина, кстати, нет привычки загрязнять и поганить свой мир. Он чужд высокомерной уверенности считать себя выше мира, и не склонен относится к нему как к слуге или охраннику. Скорее он расценивает себя, как часть его, такую же как лист или дерево, но, конечно, как часть необычную, часть, которая сознает себя частью этого мира. Он разделяет со своим миром тепло и холод, зимы и лета, свет и тьму, дни и ночи, штормы и штили. Он любит свой мир, и не мыслит себя вне него. Мир прекрасен, но, одновременно, он удивителен и ужасен. Хладнокровно и беззаботно несёт он жизнь и смерть, процветание и разрушение, развитие и упадок. Этом мир не только красоты трав и цветущих талендеров, но и клыков оста, петель хитха, челюстей ларла, безумства стай пирующих джардов, внезапного смертельного броска девятижаберной акулы, когтей слина и клюва тарна.

На пляже было пусто.

Ни одна полоса не отмечала пляж, намекая, что здесь мог бы пробороздить по песку киль длинного корабля, вытянутого на берег.

Горизонт казался чистым, серым, затянутым облаками, но чистым.