Мечта цвета фламинго

Нина молча ела пирожное, как бумагу, не ощущая никакого вкуса, и не знала, на что ей решиться. С одной стороны, ей неудобно оставаться у Тарасовых. Не до такой уж степени она нищая, что ей и ночевать негде! С другой стороны, плащ у нее очень грязный. Ехать в таком виде в городском транспорте стыдно, а без плаща по такой погоде вообще странно. А если завтра поехать на работу в тарасовской машине, то, выйдя из нее, можно будет быстренько юркнуть в проходную, которая находится как раз в здании, где Нина работает. Таким образом, широкая общественность не успеет сосредоточиться на ее грязном плаще. А после работы… А после работы дождь вообще может наконец кончиться. Или она позвонит Ляльке, и та привезет ей к проходной куртку. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов, что появились некоторые перспективы если и не на жемчужное ожерелье, то, по крайней мере, на сытую жизнь. Дело за малым: надо, чтобы на нее, как говорит молодежь, побыстрей запал Тарасов Михаил Иннокентьевич. Знал бы он, как без него его женили! Ужаснулся бы, наверно! Нина очень невоспитанно слизнула с пальцев крем, подумав при этом, что полы плаща можно было сразу застирать, и они давно высохли бы у камина. Но тогда… Тогда прощай жемчужное ожерелье. Ладно, пусть плащ остается грязным, а она переночует у Тарасовых.

Поскольку решение наконец было принято, Нина потянулась еще за одним пирожным, а то смешно в самом деле – в кои-то веки попробовать знаменитые кондитерские изделия «Метрополя» и совершенно не разобраться, что у них внутри.

Потом Светлане раз сто звонили по телефону всякие партнеры по бизнесу и сын Павлик, наконец она отключила телефон, и они втроем еще раз выпили «Царицы Тамары», затем коньяка, потом кофе и опять коньяка. Нина не выдержала и закурила душистую коричневую сигарету. Затем они еще долго, опять же втроем, горячо говорили за жизнь, снова пили, курили, пьяными голосами звонили Ляльке, потом Светка откровенно предлагала Михаилу Нину, причем ни Нина, ни Михаил ни от каких ее предложений не отказывались, и наконец пришла пора укладываться спать.

Смеясь и шатаясь, они поднялись на второй этаж по той самой винтовой лестнице, которая так потрясла Нину. Она вела рукой по гладким лакированным перилам, и ей хотелось каждый день спускаться и подниматься по такой лестнице. Второй этаж коттеджа Тарасовых тоже был отделан белым пластиком, кожей, уставлен напольными вазами и увешан авангардистскими картинами – Нина никак не могла понять, что на них изображено. Она остановилась у одной, самой, на ее взгляд, противной, на которой по желтому, очевидно осеннему, полю полз отвратительный розовый паук с черной бородой и красным глазом.

Светлана приблизилась к Нине, для устойчивости уперла руки в бока и хвастливо заявила:

– Додик Краснодемьянский писал! Жутко талантливый! Его картины на западных аукционах выставляются. Нравится?

– Не-а… – помотала головой Нина. – Не люблю насекомых.

– Каких еще насекомых? – рассердилась Светлана. – Ты у нас что, неграмотная? Видишь, написано: «Купальщица на песчаном пляже»!

На Нинином лице проступило такое неподдельное изумление, что Михаил Иннокентьевич раскатисто рассмеялся:

– Я же говорил тебе, Светочка, что лучше повесить Додикину картину во-он в тот темный уголок под лестницей, а то, глядя на нее, гости начинают подозревать нас в разного рода извращениях.

– Э-э-х! Что бы вы понимали! Да, может, эта «Купальщица» лет эдак через сто станет так же знаменита, как «Черный квадрат» Малевича! Я посмотрю, что вы тогда запоете?

– Через сто лет, Светочка, скорее всего, мы будем петь уже в хоре ангелов, и это, заметь, в лучшем случае! – весело заметил ей Тарасов.

– Ну вас! – заключила Светлана и остановилась против одной из дверей. – Вот здесь у нас гостевая комната, – ткнула она в дверь длинным перламутровым ногтем. – Располагайся, Нинка! Там есть все, что твоей душе угодно, и даже будильник. Представляешь?! Простой такой, механический. Они самые лучшие… Заведешь, как тебе надо. – Она посмотрела на Тарасова и сказала ему: – Я пошла! А ты – не уходи! – И она погрозила ему пальцем. – Ты выясни, когда тебе подавать ей машину и… все такое… в общем, не мне тебя учить… – Она отцепилась от руки мужа и нетвердой походкой пошла дальше по коридору.

У Нины кругом шла голова: от выпитого вина пополам с коньяком, от крепких сигарет, от волнующего присутствия приятного мужчины, которым ей так царственно разрешили пользоваться. Конечно, она не станет им пользоваться. Еще чего! Это некрасиво и подло! Да и что это они за него решают? Может, он и не захочет? Какому мужчине нужны такие свитера, как у нее, и пожелтевшие бюстгальтеры? Нине вдруг опять стало жалко себя до слез, и она, не без труда прогнав их, сказала Тарасову, стараясь не смотреть в его бархатные коричневые глаза:

– Мне на работу к восьми, а сколько займет времени езда отсюда до Московского проспекта, я не знаю.