Мечтатель

Мы вышли из дому в воскресенье вечером и пошли пешком по Пролету Ангела к центру Лос-Анжелеса. Кристо в своем синем габардиновом двубортном костюме, черной рубашке и лиловом галстуке был неотразим. Рядом с ним я чувствовал себя полным отребьем в бесформенных, жалко висевших штанах. И все равно радовался тому, что выбрался из дому - там все равно не писалось. Я уже подумывал, не съехать ли.

Мы взяли такси и поехали на Сансет-Стрип. Путь долгий, десять миль примерно.

Где-то возле Уилшира Кристо велел таксисту остановиться около цветочной лавки.

- Какие цветы хороши для прекрасной женщины?

Я сказал, что всем нравятся орхидеи.

Он вошел и через пять минут вышел с большой коробкой.

- Так вы, значит, розы купили, - заметил я.

- Орхидеи. Очень дорогой цветок.

- Одной орхидеи уже много.

- Для нее я купил дюжину.

Их цена покрыла бы мою квартплату месяца на полтора. Теперь мы двигались вдоль Стрипа, бульвар освещали веселенькие неоновые трубки. Кристо был спокоен, раскуривал сигару, поглядывая на плотное встречное движение. Ни выглядел он романтично, ни действовал. Для него это бизнес.

Место называлось "Тампико". Мы вышли из такси, и Кристо заплатил сумасшедшие деньги. Все "Тампико" отдавало помпезной простотой - даже снобоватый швейцар, которого явно раздражал мой бесформенный костюм. Кристо же вошел туда с лощеным нахальством. Цветы передал старшему официанту, сунул ему на чай пятерку, и нас немедленно усадили прямо перед сценой.

После моей комнатенки хорошо было оказаться в таком месте: успокаивающие огни, музыка, надушенные и красивые женщины.

- Она здесь работает? - спросил я.

Он, не ответив, улыбнулся. Танцплощадка расчистилась, и началось шоу. И тут я ее увидел. Певица с факелом, высокая, светловолосая, изумительно оформленная под серебряной парчой, с орхидеями, приколотыми к волосам. Она проходила под именем Шарлин Шаррон и пела хрипловатым голосом о муках любви, об агонии любви и о мужике по имени Билл, который иногда ее бил, но она все равно его любила. Пела она неплохо и была очень симпатичной, однако просто не подходила на роль хозяйки табачной плантации в филиппинской глухомани. Пока она пела, я посматривал на Кристо. Его холодный оценивающий взгляд меня просто пугал. Не аплодировал он и когда Шарлин Шаррон закончила свой третий номер на бис и откланялась. Его больше интересовала сама овация, которую та заслужила.

- Вот видите, - сказал он, видя, что я до сих пор не убежден. - Она им нравится.

Не мое это дело. Я просто сосед, отчаянно пытающийся что-то нанести на бумагу.

Но мне вдруг в "Тампико" все опротивело, и я поднялся с места.

- Пойдемте отсюда.

Мы вышли и сели в такси. От откинулся на спинку сиденья и, казалось, ждал, чтобы я что-нибудь сказал о певице. Я же его надул. Я намеренно ничего не говорил.

Наконец, он не выдержал:

- Как вам понравилась моя женщина?

Я пожал плечами. Духовно он уже овладел ею - девушкой, которую видел, но с которой не знаком. Безнадега, маленькая трагедия. Кристо будет очень больно.

Опять. Я вспомнил историю его юности в Америке, одиночество, страдания от того, что он человек иной расы, тот твердый панцирь, который он отрастил, чтобы защититься. Двадцать лет назад приехал в Калифорнию из-за Тихого океана, чтобы заработать состояние. В трудах и отчаянии выжил, ему это удалось. То же самое отчаянье толкало его теперь к такой женщине, как Шарлин Шаррон. Для Кристо Америка была землей из книжки с картинками. Идеалом американской женщины - героиня такой книжки. Она станет его невестой, просто обязана стать его невестой, потому что все символы для него перемешались. Потому что для него она и была Америкой. И он хотел вернуться в Виллазон завоевателем - с самой Америкой, притороченной к седлу.

От того, что случилось в тот вечер, я ворочался без сна до самого рассвета. Но не одного меня мучила бессонница. Перед восходом я услышал в коридоре мягкое шлепанье гуарачей миссис Флорес. Дошлепала до двери Кристо. Потом шаги удалились, она спустилась по лестнице.

Потом начались любовные письма. Произошло вот что: пару ночей спустя после визита в "Тампико" Кристо показал мне золотой портсигар, купленный специально для Шарлин Шаррон. Вместе с ним он хотел послать ей любовную записку. Не соглашусь ли я написать ее для него?

- Я заплачу вам, - сказал он. - Десять долларов.

За комнату уже давно пора было платить. Я согласился. Закатал листок бумаги в машинку и настучал, что люблю ее бесконечно, что поклоняюсь ей издали, и что она поет, словно ветерок в летнюю ночь. Кристо остался очень доволен. Десять долларов заплатил сразу же. Затем вручил еще пятерку.

- Хорошая работа, - сказал он. - Даю вам премию.

Он завернул портсигар, чтобы отправить его почтой, и, подписав письмо только своим именем, вложил его внутрь. Я заметил, что он не указал обратного адреса.

Он загадочно улыбнулся.

- Еще рано, - ответил он. - Она не должна знать несколько дней.