Мечты о женщинах, красивых и так себе

А барышня, которая даже за такой короткий и уже ставший общественным достоянием отрезок времени (и вопреки тому, что мех не обладает свойствами проводимости, заслуживающими упоминания) сумела вызвать в молодом госте некие неожиданно возбуждающие ощущения, разве не были мы обязаны прозвать ее

СМЕРАЛЬДИНОЙ-РИМОЙ, хотя, конечно, сошло бы и любое другое имя, например Геспера, куда удачнее и короче, так нам кажется. Он помог ей сесть в Wagen (салон был обит кожей в очаровательную голубую крапинку) и уверенно назвал адрес шоферу, который только мгновение назад собирался закурить сигарету и, разумеется, был вовсе не расположен заводить мотор и отправляться в путь, однако теперь, уступая многообещающему иноземному акценту зеленого туриста, бодро водрузил его тяжелый картонный чемодан слева от себя, засунул еще нетронутую «Ову» между жесткой, как резина, ушной раковиной и гипертрофированным сосцевидным отростком, одарил стоявших поблизости товарищей по — видимому страстной гессенской эпиграммой и сердито привел в движение автомобиль, с безнадежным интересом наблюдая за странноватым поведением своих клиентов.

Вниз, по мощеной аллее скорбных рождественских елей, дрожащих в тяжкой дреме между трамвайными путями и тротуаром, помчался великолепный Wagen, полетел по направлению к замковому шпилю, чья безупречная имперская строгость затмевает потускневшую громаду Геркулеса и унылый, покинутый, вдоль гогенцоллернских завитушек сбегающий вниз (ведь, черт побери, именно вниз он обязан сбегать), задушенный снегом каскад.[147]

— Где ты взяла эту шляпку? — Еще один серовато-зеленый шлем.

— Тебе нравится?

— Очень хорошенькая, а тебе?

— Ах, я не знаю, а тебе?

Гулкое, веселое сморканье облегчения в ознаменование личной шутки.

— Очень подходит к кольцу.

Он повернул ее руку ладонью вверх и посмотрел на бородавки. Две убывающие бородавки в тени венериного холмика. Бородавки в долине в тени.

— Твои бородавки выглядят лучше.

Он нарочито захлопнул рот. Она прижала Джудекку[148] своей ладони к его щеке, впившись в скулу ногтями большого и указательного пальцев. Это было чудесно. На рю Деламбр шелковым платком разве не остановил он рвотную изморось мертвецки пьяного и вдобавок вставшего на рога от «Перно-Фис»[149] литератора? Сколько же раз он открещивался от знакомства с «Эрнани»? Несчастный Гамлет, потрясавший жиром на брюхе, вощивший фитилек в преддверии красного жилета. Вожделение к бусинкам. Ни при каких обстоятельствах он не пойдет на это предприятие, ничто не сможет поколебать его решимости. Застрявший в черном песке.

Однако оставим на время это струнное тутти и попросим, чтобы вы сказали нам честно, прикрыв глаза, как Рультабиль,[150]

что вы думаете о нашем эротическом состенутино. Кремьё, не пускай слюни и ты, Курций,[151] где-то у нас сохранилась записочка об Антэросе, то есть мы, кажется, вспоминаем, что когда-то написали о нем поэму (Норс-Грэт-Джордж-стрит, трифтонг, капрал Банко, если вы будете так любезны) или же посвятили ему поэму, стибренную из Магической Оды похотливого мирского епископа,[152] и, если память не подведет нас, мы последуем правилам хорошего вкуса и втиснем куда-нибудь маленького ныряльщика в качестве эдакой контрапунктной компенсации, ну вы понимаете, уважая ваши пизанские позывы к литературным акцентам.