Мед и лед

— Когда мы приехали, она была толстой, с огромным животом и надутыми сосками. У нее были щенки, которых она кормила грудью, а теперь их у нее украли. В жизни иногда бывает, когда время мчится с бешеной скоростью!

Я призналась ей, что календарем мне теперь служат даты срока годности на баночках йогурта, которые сначала затормаживают время, а потом ускоряют. Я рассказала, как несколько дней назад алюминиевая крышечка унесла меня сразу на день вперед после смертной казни Дэвида, во времена, которых, мне казалось, я уже не увижу.

В этой точке света, в этот момент истории я была так же сбита с толку, как тогда, в открытом море, когда уже не чувствовала, куда меня несет течение. Одна вода, безбрежное небо, вода вместо неба, небо вместо воды. С тех пор мои часы остановились, и я не пыталась завести их снова. Я думала о Дэвиде Деннисе, который сам разбил свои часы в день вынесения приговора. Войдя в камеру смертников, он снял часы с запястья и ударил ими о стену камеры, чтобы больше не думать о скоротечности времени. А вот стрелка часов Кэндис даже после ее смерти продолжала бег. Эти упрямые часы с противоударным корпусом продолжали сражаться за жизнь на столе патологоанатома, рядом с уже загнивающим телом. Их остановили так же, как это сделал Дэвид? Или, напротив, мать Кэндис нацепила их себе на руку? Или они все еще на месте, как нерушимый свидетель жизни уже умершей девушки?

Здесь, в Нэгз Хед, Марта, Розарио и я, каждая по-своему и не сговариваясь, стирали время. Мы его расчленяли, отбрасывали за дату исполнения приговора, возвращали Дэвиду право не знать часа своей смерти. Мы исключали его из программы. Палачи живут, сверяясь с хронометром, мы же, как и Дэвид, не строили планов и не считали дней. Никакого календаря, никаких часов.

Я сказала Розарио, что жизнь собак кажется мне слишком быстрой. Она ответила, что если брать всю их жизнь в целом, то это, возможно, и так, но если рассматривать один день, то он замедляется до бесконечности.

— Смотрите, она все время спит, как будто у нее куча времени.

А вот у нас не было «кучи времени», и я отважилась сказать ей то, что меня тревожило. Я не представляла, как, будучи так близко к смерти, без значительных подвижек в расследовании, Дэвид сможет выпутаться. Мне казалось, что отсрочка или любая другая спасительная мера должна представиться уже сейчас.

Розарио же верила в спасение, она ссылалась на три предыдущие уже назначенные, но потом перенесенные даты.

— Но осталось всего десять дней! — сказала я, показав, что ничего не почерпнула из ее теории времени и что невольно продолжаю считать дни, потому что дата, которую я пыталась выкинуть из головы, преследовала меня, становясь конечной точкой моей жизни.

Розарио объяснила, что они с Мартой уже три раза сталкивались с окончательной датой. Три раза они переживали агонию, представляли смерть, погружались в траур, и три раза дату откладывали в последнюю неделю, а однажды даже — за три дня до казни. И каждый раз судебная машина со своими винтиками апелляций действовала без проволочек.

Она уточнила — вовсе не для того, чтобы успокоить меня, — что в зале казней есть красный телефон, напрямую связанный с офисом губернатора. Он мог прервать выполнение приговора в самый последний момент. Она напомнила о Кэрил Чессман, которую семь раз приводили в комнату смерти и которую казнили лишь по ошибке секретарши губернатора: та должна была сообщить о помиловании или, по крайней мере, о новой отсрочке. Но она набрала неправильный номер и слишком долго ждала, когда снимут трубку. А когда догадалась о своей ошибке и набрала правильный, Кэрил Чессман только что казнили. Та настолько была уверена в благополучном исходе своего прошения, что задерживала воздух в легких до последнего.

Знала ли Розарио что-нибудь о подпольных махинациях Хитер Хит? Я тешила себя мыслью, что она знала вещи, которые не хотела мне говорить и которые делали ее уверенной на сто процентов. Но у меня болезненной вспышкой промелькнуло подозрение, что на самом деле ничего не происходило и что она просто водила нас за нос. Используя Хитер Хит, она тихонько подводила меня с Мартой к неотвратимому дню, чтобы потом незаметно столкнуть с реальностью, которую уже не могла предотвратить. «Это невозможно», — сказал Дэвид Деннис, когда я спросила о смертной казни. «Это невозможно», — твердила Розарио. Я была единственной, кому казалось, что это еще как возможно, потому как я была в Роузбаде, где меня убедили, что казнь Дэвида Денниса — дело решенное.

— Вам надо понять, — отчитывала она меня, словно нерадивую ученицу, — что дело тут вовсе не в правосудии. Судья Эдвард от всей души желает физической смерти Дэвида, но Хитер Хит хочет духовной смерти судьи Эдварда. Если мы выиграем, судья Эдвард проиграет. Он проиграет честь, репутацию, влияние, доверие. Он проиграет всё.

— Если мы выиграем!

— Скоро Хитер Хит сама сообщит, что экспертиза следов от укусов, которой мы добиваемся уже почти десять лет, наконец проведена.

— Вы в этом уверены?