Капитан ощущал подступающую дурноту: подумать только, проворонь его касатики этого смердящего степняка, могло случиться непоправимое! Все это походило на страшную сказку, если бы не одно но: щуры всегда давали гарантию достоверности, об этом недвусмысленно говорили выпуклые буквы на свитках их договоров. Его ребята были отличными бойцами, но кто знает, на что пойдут ведьмы в следующий раз? Нужен особый контроль!
— Мне нужно обратно! Срочно! — Адриан уронил кисет с монетами в раскрытую ладонь Хранителя.
Геомант небрежно махнул рукой, и в стене образовался проем.
— Пэреглядэри! — позвал геомант. — Перудойесь йому до подверху. Швидко!
В проем ретиво влетели воины. Длинными носами они втянули воздух и учуяли кровь переводчика. Это их воодушевило еще сильнее: они закричали, стали хлопать Адриана по спине и поторапливать. Капитану показалось, что обратно они шли гораздо быстрее.
Воины буквально вытолкали Адриана наружу и сердито хлопнули люком.
На улице шел дождь, гроза прочертила небо лиловым всполохом. На крыльце сидел Мыреш, задумчиво смоля свою причудливую трубку с глиняной чашей.
— Мыреш, мать твоя — задница! Живо на козлы, гони лошадей!
Он видел сон: уродливое, горбатое, покрытое Небо знает чем, существо лепило комки из самой темноты, закладывая их — дрожащие, в разинутые рты усопших. Оно кричало от радости, когда мертвецы, растерзанные и изломанные, вскакивали и начинали шумно дышать. Их раны исчезали прямо на глазах. Она оживляла только красивых мужчин, чтобы совокупиться с каждым из них. И они принимали ее ласки, околдованные — припадали к иссохшим сосцам бородавчатых грудей. А потом пришел капитан и начал палить почем зря, уродливая тварь вспорола ему живот и накинула на себя кишки, словно шаль.
— Курва! — Мыреш проснулся. Сонная трава, что давеча дала ему мать, не одарила глубоким сном. Привыкание, будь оно неладно.
Великан-степняк встал с кровати и сунул ноги в сапоги. Он привык спать одетым, чтобы злой рок не мог застать его врасплох; так велел бог степняков — Всемогущий Конь-Великан, Владыка Зари.
Мыреш накинул на плечи форменную шинель, завязал на подбородке шапку-ушанку и шагнул в холодную чизмеградскую ночь.
Ветер кружил первые скупые снежинки, казавшиеся охристо-желтыми в свете газовых фонарей.
Великан сам не знал, зачем покинул теплую постель. Какая-то тревога, пелена какая-то…
После визита к щурам он сам был не свой, чуял присутствие какой-то неотвратимой силы. Он задавал вопросы капитану, но тот лишь уклончиво отшучивался. В последнее время Дьекимовича будто подменили.
Дюжий длиннобородый стражник поправил петли с топорами на поясе; степнякам не разрешалось иметь сабли.
Ноги сами принесли его к порогу капитанского дома, и Дьекимович не спал в этот час. В незанавешенном окне горел свет, и Мыреш отлично видел, как капитан один за другим загоняет патроны в каморы своих револьверов. На столе стояла початая бутыль ракии без стаканов. Капитан пил с горла.
Мыреш осторожно постучал в окно, и капитан махнул рукой, дескать — «Давай, входи, чего стоишь?»
Внутри было жарко натоплено. К своему стыду степняк подивился тому, насколько чистоплотен капитан: ни пылинки, ни соринки, чистота и порядок, над камином портрет пышной русоволосой женщины и маленькой черноглазой девчушки.
— Жена с дочкой, — в голосе капитана был лед. — Тысячу раз об этом рассказывал. Я до сих пор храню хобот болотной гончей, что отняла их у меня. Засолил в бочке. Сам не знаю зачем.
Мыреш понимающе кивнул и аккуратно, почти нежно, похлопал капитана по жилистому предплечью.
— Вижу, ты куда-то собрался. Ты честный воин, пан капитан, но утром не твои часы. Старшина еще на посту.
— И ты куда-то собрался, как я погляжу. — Мыреш хотел возразить, но капитан оборвал его на полуслове, указав на пояс. — Во всеоружии гулять пошел? Садись, выпей.
Запахло абрикосом; капитан пододвинул стакан с ракией ближе.
— Боишься умирать? — спросил капитан.
— Да, — честно ответил Мыреш, опрокинув в себя стакан. Горло приятно обожгло.
— Вот и я. И сегодня я иду на смерть! Другой бы на моем месте отправил умирать своих людей… Но я не могу, сраное вонючее болото… Я стар, Мыреш, а им еще жить и жить. Скоро я должен буду уйти. Хочу побыть полезным напоследок.
— Что ты задумал, пан капитан?
— Я иду ловить ведьму. Мне нужна живая тварь!
Мыреш чуть не поперхнулся.
— Уж извини, пан капитан, но следопыт из тебя дерьмовый. Ты как собака в конуре всю жизнь. Сунешься за стены, и сразу будто голый. Я же видел твое лицо, когда мы ездили к щурам. Ты боишься бывать вне города. Я же много раз бывал за стенами — с самого детства собирал травы вместе с родителями. Оставь это мне.
Их взгляды встретились. В серых глазах степняка, обычно холодных, капитан увидел теплоту и участливость.
— Что ж. Тогда идем вдвоем.