Медичи

— Я запрещаю тебе, Пикколо, — строго прикрикнула Лукреция, — так говорить о благородном синьоре, который мне верный друг, а с тобой всегда милостив. Ты слишком избалован моей снисходительностью, но если будешь продолжать в этом духе, я отошлю тебя к другим слугам, где твое настоящее место.

— Нет, мое место не с ними, — вскричал Пикколо, — мое место рядом с вами, моя повелительница! Вам одной я хочу служить и отдать за вас жизнь, которой дорожу только тогда, когда могу быть возле вас. Я должен быть благодарен ему за то, что он спас вас и меня от разбойников. Но почему вы считаете это каким-то геройским подвигом? Он большой и сильный по незаслуженной милости природы и владеет длинной шпагой. Чем же виновен бедный Пикколо, что природа, создающая так много прекрасного, была для него мачехой и бросила в мир для насмешек и поругания от людей, которые превосходят его только силой и ростом? А в церкви учат, что только душа приближает нас к Богу, а тело надо презирать. Право, моя душа не хуже всякой другой и, конечно, искреннее в преданности к вам. Если бы я был велик и силен, как этот Козимо, я тоже освободил бы вас из рук разбойников. Теперь, конечно, вы смеетесь, и вам не удается скрыть улыбку, а все-таки душа в моем маленьком, жалком теле такая же, как и у других людей. Если бы я был красив, вы любили бы меня, как я люблю вас, и не отдали бы свое сердце тому, кто все-таки не будет вам предан так, как я.

— Пикколо! — вскричала Лукреция, покраснев от гнева. — Ты дурак и наглец, тебя следовало бы выдрать за такие слова!

— Что же, это в вашей власти, — с горьким смехом отвечал он. — Ведь я маленький и слабый, а все-таки лучше того, кто недостоин вашей любви.

Лукреция угрожающе посмотрела на возбужденное лицо карлика, резкое, оскорбительное слово уже готово было сорваться с ее языка, но в глазах ее мелькнуло сострадание, она подозвала Пикколо и мягко сказала ему:

— Ты отлично знаешь, что я не презираю тебя за твой маленький рост и верю в твою преданность, но несправедливо с твоей стороны ненавидеть тех, кого природа щедро одарила. Козимо Ручеллаи не сделал тебе ничего дурного, никогда не смеялся над тобой, зачем же ты ненавидишь его и так дурно говоришь о нем?

Карлик мрачно посмотрел в пол, затем поднял глаза и сказал с искренним страданием:

— Я ненавижу его за то, что вы любите его!

Она улыбнулась, а лицо карлика стало еще мрачнее.

— А разве ты хотел бы лишить меня того, что дано беднейшей крестьянке, равно как и дочерям князей и королей? — спросила она весело, желая придать разговору шутливый оборот. — И отчего я не должна любить именно его? Не он, так другой… Моя сестра уже давно хочет найти мне подходящего мужа.

— Пусть находит вам князя, — вскричал Пикколо, — он даст вам блеск и почет, ваше гордое сердце будет радоваться, а я буду служить вам, как и теперь. А этого вы любите, я вижу по вашим глазам, по вашему румянцу, когда говорят о нем или вы слышите его шаги. Не вы будете его госпожой, а он вашим повелителем, и это разрывает мне сердце! Никто не смеет свысока смотреть на вас, когда я смотрю на вас, как на святыню… Тем более он… раньше любивший другую, как мне говорили здесь слуги. Вы не сможете быть всем для него. Он и после вас будет любить другую, а вас забудет, как забыл и ту. Бедный Пикколо тогда умрет вместе с вами, так как не сможет оружием отомстить за вас.

Лукреция побледнела и склонила голову на руки. — Другую любить после меня, а меня забыть, как ту… — тихо проговорила она. — А забыл ли он ее?

Она тяжело вздохнула, потом тряхнула головой и сказала с гордо блеснувшим взглядом:

— Он должен ее забыть! Разве она может любить его так, как я? Она найдет себе другого и пойдет с ним по мирному течению жизни… Подойди, Пикколо, — громко и ласково обратилась она к карлику, протягивая ему руку, — ты знаешь, что я не смеюсь над тобой и уважаю в тебе душу, данную Богом, и ценю твое верное, преданное сердце.

— Знаю, знаю, благородная моя госпожа! — воскликнул Пикколо, падая на колени.

— За это ты должен быть мне благодарен. И если думаешь, что я люблю Козимо, никогда не смеявшегося над тобой, то будь уверен, что и он уважает в тебе человека. Если я люблю его, то он будет моим господином, а также и твоим, мой милый Пикколо, ты должен слушаться его, как меня, и быть преданным ему на всю жизнь. Обещай мне это, и я клянусь тебе, что ты будешь нашим другом.

Карлик взглянул на нее, его лицо подергивалось от мучительной внутренней борьбы, но, укрощенный ее ласковым взором, он поцеловал ей руку и сказал со слезою в голосе:

— Обещаю, госпожа моя! Разве бедный, маленький Пикколо может ослушаться? Я буду ему повиноваться, буду верно служить ему и молить Бога, чтобы он не обманул вашу любовь.

Она с отвращением вздрогнула, почувствовав его горячий поцелуй, но отняла руку медленно, ласково провела по его кудрявым волосам и откинулась на подушки, с мечтательной улыбкой проводя по струнам лютни.

Пикколо быстро поднялся и убежал, скрывая от нее свое лицо, залитое слезами.

Глава 19