Медичи

– Никогда! – горячо воскликнул Лоренцо. – Уклоняться от удара, может быть, умно, но гнуться перед ним – это поражение, от которого мы никогда не оправимся. Если крепость Джироламо будет стоять у наших границ и папа своей угрозой принудит нас подчиниться его воле, тогда их цель достигнута, мы обращены в вассалов и самостоятельность Флорентийской республики потеряна навсегда. Мы же призваны сделать ее центром объединенной Италии, оплотом против все захватывающей власти папского престола. Этот центр только тогда исполнит свое назначение, когда будет опираться на могущество Италии, вместо того чтобы дробить ее силы и разводить княжества, которые, как хищники, высасывают ее кровь. Теперь пришло время доказать папе, что у него нет ни власти, ни права за пределами церкви, что мы можем быть его преданными слугами для пользы церкви и родины, но не рабами его произвола для предоставления почестей и богатств недостойным любимцам. Если мы это раз и навсегда докажем, то в Риме примут к сведению, будут воздерживаться от деспотических вожделений и убедятся, хотя бы при будущих папах, что папский престол найдет себе лучшую опору в независимой Италии.

– Извини, Лоренцо, если я не вполне соглашаюсь с твоим мнением, – робко заметил Джулиано. – Раздражать папу – дело опасное, его власть велика и еще усиливается всем, что нам враждебно. Я согласился бы с тобой, если бы надо было отстаивать права республики, и тогда у нас было бы много сторонников, а тут речь идет об услуге, которую папа требует и считает себя вправе ожидать от своего казначея. При таких обстоятельствах ввязываться в борьбу мне кажется опасным, и я боюсь, что в этом случае синьория не поймет и не одобрит нашего поведения.

– Этого я не думаю, – ответил Лоренцо. – Я поговорю с Содерини, и он нас поймет, но нам не следует также ставить себя в зависимость от малодушия синьории. Это коммерческое дело, касающееся нашего банка, не подлежащее обсуждению синьории, а так как злоба и враждебность папы проявляется во всем, то надо, прежде всего, твердо выдержать первый натиск… Чем больше мы колеблемся, тем сильнее будут наши враги. Решение мое бесповоротно. Я чувствую себя достаточно сильным, чтобы нести ответственность за последствия, и я уверен, что ты, спокойно обдумав положение, согласишься со мной.

– Когда же я не соглашаюсь с тобой, дорогой Лоренцо? Твое мнение всегда верно, а если придется столкнуться с врагами, то ты знаешь, что я буду отстаивать оружием все, что твой ясный ум найдет справедливым.

– Отлично! – сказал Лоренцо, принимая опять свое обычное выражение спокойствия. – Я отвечу Торнабуони и напишу папе почтительно, но без смиренных просьб. Он не будет иметь возможности упрекнуть нас в несоблюдении приличий или в неуважении к главе церкви, что я уже доказал, дав согласие на назначение Франческо Сальвиати архиепископом Пизы, хотя это назначение было доказательством враждебности, несмотря на все заверения графа Джироламо. Сальвиати были всегда врагами нам и республике, и мы могли видеть в этом оскорбление. Мой ответ будет готов завтра, и ты можешь ехать обратно, Козимо, если не хочешь подольше отдохнуть после трудного пути.

– О нет, я готов сейчас сесть на лошадь и ехать в Рим, так как Джованни Торнабуони велел мне торопиться, – ответил Козимо, избегая проницательного взгляда Лоренцо.

– Ну, такого спеха нет, – сказал Лоренцо, улыбаясь, – так как я не могу последовать совету Торнабуони и что-либо изменить в деле. Можешь отдохнуть до завтра и сдержать свое нетерпение, а то тебя, кажется, очень тянет обратно в Рим.

Козимо покраснел, ничего не отвечая.

– Переоденься и навести своих родителей, они рады будут тебя видеть, а вечером мы соберемся все вместе, и ты можешь нам рассказать про Рим. Маркиз Габриэль Маляспини здесь на несколько дней и, наверное, захочет узнать от тебя о жене и дочери, с которыми ты, конечно, видался у Торнабуони.

– Маркиз Маляспини! – воскликнул Козимо, еще гуще краснея. – О, дядя, так ты все знаешь…

– Я знаю, что маркиза и ее красавица дочь находятся в Риме, – сказал Лоренцо с напускным равнодушием, – а ты, верно, привез от них поклоны маркизу.

– Господи… Нет, не то! Конечно, ты не можешь знать… но ты должен знать, так как я ненадолго здесь, и маркиз так удачно тоже приехал… Ты должен знать, что я только тогда буду счастлив, когда получу надежду, что ты и маркиз сочувствуете нашей любви с Джованной.

– Вот как! – с улыбкой сказал Лоренцо. – Тогда, вероятно, мне придется позаботиться, чтобы ты с радостью уехал в Рим, как подобает серьезному посланцу. Я, милый Козимо, не буду против твоей любви, а с маркизом ты успеешь сам поговорить, и я охотно поддержу тебя.

– О, дядя, как мне благодарить тебя за твою доброту? – вскричал Козимо, порывисто целуя руку Лоренцо. – И как счастлива будет Джованна, когда я привезу ей такое радостное известие!

Он сердечно пожал руку Джулиано, с грустной улыбкой смотревшему на него, и пошел переодеваться, чтобы навестить родителей.