Медицина Древней Руси (сборник)

Егда же приведоша его в церьковь, идеж лежат мощи святых, архимарит же и священницы начаша молебны пети о нем Господу Богу и Пречистой Богородицы и святым чюдотворцем; и воду освещав, начаша его кропити. Он же молитвами святых здравым смыслом начать со слезами молится Господу Богу и Пречистой Его матери и святым юдотворьцем и приложился к мощем их.

О неизреченное чюдо, братие! И в том часе спадоша южа железныя с выя больнаго и с руку и с ногу, и абие здрав бысть человек той и умолен цел. Вси же, ту видевше скорее чюдотворение, и удивишася и прославиша Бога и святых Его угодников и чюдотворцов, Феодора и Давьгда и Констянтина. Человек же исцеленный здрав и смыслен отиде в дом свой, радуяся и славя Бога»[199].

Что можно сказать о подобных «чудесных исцелениях», коих немало в древних рукописях религиозного характера?

«Чудеса, – писал известный русский историк В. О. Ключевский, – были естественным выражением веры к святому, распространявшейся в окрестном населении». Что же касается «проверки» этих чудес, то, как замечал Ключевский, «в монастырской братии и среди мирского общества относились неблагосклонно к мысли о такой поверке даже и тогда, когда она выходила не из личного сомнения, а из церковных требований, и производилась церковным порядком»[200].

Такова же была точка зрения и историков медицины. «Русские монастыри в XI и XII вв. были единственными местами, где больные могли находить убежище и получать облегчение или исцеление от своих страданий, – считал историк медицины В. Ф. Бушуев. – Слава обителей создавалась главным образом (чудесными) исцелениями больных. На исцелениях же создалось материальное благополучие монастырей: они привлекали массы богомольцев и прилив пожертвований»[201]

. В этом, может быть, и состояла одна из причин происходивших в этих монастырях многочисленных «чудесных исцелений», о которых сообщалось в древних рукописях.

Впрочем, последняя история, о которой говорится в Степенной Книге, для нас ценна тем, что позволяет составить представление об обращении с душевнобольными в средневековой России. Подобное обращение было характерно: это подтверждает описанное в «Житии Варлаама Хутынского» чудесное исцеление некоего простолюдина – жителя Великого Новгорода, «страждующего от духа нечистого», т. е. страдавшего душевным (психическим) заболеванием. Его соседи и друзья, «ердоболя же его женяху за ним и вязаху его путы железными и бяху возложены на нем железа тяшка над концы развязавше пожаху его на концы едином по пяти человек»[202].

Таким образом, заковывание «в железо» и другие подобные методы обращения с душевнобольными у нас были точно такими же, как и в Западной Европе того времени. Как, впрочем, и рекомендовавшиеся в наших медицинских рукописях методы лечения – хирургические и терапевтические – в сущности мало чем отличались от использовавшихся тогда на Западе.

Поэтому вряд ли можно согласиться с мнением известного историка древнерусской медицины Н. А. Богоявленского: анализируя русские рукописные лечебники (которые, напомню, как установил еще Л. Ф. Змеев, являлись переводами), он писал: «В отличие от гуманных принципов врачевания на Руси, народной медицине Запада были более свойственны грубые и порой бесчеловечные методы лечения. Именно там господствовал культ каленого железа, широко применялось кипящее масло, мучительные для больного фонтанели, заволоки, моксы и проч. Увлечение кровопусканием при всяких болезнях именно на Западе доходило до nec plus ultra»[203].

Это идеологизированное заключение авторитетного специалиста следует отнести к издержкам того времени, когда от историков российской медицины требовали обязательной критики «иностранщины» и «буржуазного космополитизма», а с ними вместе – и всей так называемой «западной медицины».

Лекари-хирурги

В течение середины второй половины XVI – первой трети XVII в. осуществлялся поворот от культуры Древней Руси к культуре России Нового времени, считал известный историк А. И. Клибанов. В обновляющемся культурном процессе выявлялись и элементы культуры Возрождения. При этом русская культура отличалась «лица необщим выражением» и вместе с тем была восточноевропейским театром культуры Нового времени[204].

Думается, что все это можно отнести и к российской медицине и хирургии тех лет: в их развитии наблюдалось немало нового, обусловленного развивавшимися связями с Западной Европой.

Начиная с середины XVI в., со времени царствования Ивана Грозного, и в течение последующих трех столетий, постоянными медиками при дворе русских царей становятся иноземные доктора (об этом подробнее будет сказано в главе о деятельности Аптекарского приказа). На первых порах это были главным образом англичане – Ральф Стэндиш и Ричард Рейнольде, Арнульф Линд сей и Ричард Ригерт, Елисей Бомель и Роберт Якоби, Марк Ридли, Артемий Дий, Сэмюэл Коллинс; впрочем, были среди этих докторов и голландец Болдуин Хамей, итальянец Павел Миланский, немцы Давид Фасмар и Генрих Шредер, «иноземцы» из других стран Европы[205].