Медленная смерть

Бутбою нравился грубый секс, а Мария была какой угодно, но только не покорной. Не меньше десяти минут было потрачено на борьбу, и потом еще пять на лизание пизды, прежде чем Самсон погрузил свой дрын в любовную пещерку Марии. Дальше не было ничего утончённого, впрочем, оно было и не нужно, это был секс во всей своей первозданной красе.

— Девочка, я покорён! — громыхал скинхед.

— Выеби меня! — мычала доктор.

— Твоя пизда как чёрная дыра, — скрежетал Самсон. — Она как болото, затягивает меня вниз, всасывает в себя!

— Как здорово! — стонала Уокер.

— Я так не могу! — лепетал бутбой. — Так здорово, я хочу ебаться вечно, я сейчас кончу!

— Ещё рано, ублюдок! — фыркнула Мария, жестоко ткнув скинхеда по яйцам.

Самсон захлебнулся криком. Уокер продолжала двигать его телом. Это было, как убрать газ на конфорке — любовный сок, что только что был на грани извержения, теперь медленно кипел на пограничной температуре. Самсон и Мария отбивали извечный ритм болот, тискали плоть, скользили руками по бесконечным тактильным поверхностям друг друга. Доктор решила, что скинхед не сможет насладиться психическим удовлетворением сексуальной разрядки, пока она не заведёт его далеко за пределы физических возможностей.

Спартак вёл Фронт Семиотического Освобождения в «Боу Студиоз». Смит украл комплект ключей у друга-художника, который работал в здании, так что операция была выполнена без труда. Выставлялись две дюжины фигур в человеческий рост, вырезанные из цельных кусков дерева. Это была работа всей жизни одного отшельника, обратившегося к искусству, когда его бросила невеста. Каждый новобранец получил пилу и приказ покрошить скульптуру.

— Я не могу! — захныкал Юджин Де Фрейд. — Нельзя преднамеренно разрушать искусство. Человек потратил на эти работы всю жизнь!

— Ты кто? — спросил Дон Пембертон. — Человек или тварь дрожащая? Моя совесть молчит на тему разрушения второсортных работ. К тому же, мы никогда не заключим контракт с серьёзными галереями, если не будем подчиняться приказам господ Хирама!

— Дон прав! — влезла Эпплгейт. — Всё равно парень, чьи работы тут выставлены, умер в прошлом году — и нельзя позволять традициям мёртвых поколений довлеть над жизнью живых!

— Более того, — прошипел Спартак, — мы не собираемся уничтожать работы, наоборот, мы их совершенствуем. Вспомни про Асгера Йорна[33], и что делал его Институт Творческого Вандализма и обращённые[34] картины маслом. Как и Асгер, мы добавляем дух тайны в подборку весьма консервативных работ. Это поэзия в истинном смысле слова, мы продолжаем великие традиции сюрреалистов, ситуационистов и Неоистов!

— Ладно, ладно, — крякнул Де Фрейд. — Убедили! Хватит болтать, пора переходить к творчеству.

Без дальнейших разговоров Фронт Семиотического Освобождения приступил к работе. Спартак резал голову скульптуре старика, Эпплгейт отпиливала руки молодой женщине, а Пембертон уродовал гениталии обнажённого атлета. Росс Макдональд и Джозеф Кэмпбелл красили из баллончика две мужские фигуры в мёртвенно-розовый цвет, а Де Фрейд ампутировал ногу доярке.

По мере скапливания на полу частей тела, остальные члены ФСО складывали их в эстетически приятном порядке. Через некоторое время Спартак удовлетворился улучшениями, которые привнёс в различные скульптуры, и, подобрав баллончик краски, оставил на стене следующее послание:

«Наша Пылающая Звезда — Факел Рассудка. Те, кто обладает этим знанием, становятся ИЛЛЮМИНАТАМИ. Хирам, убитый во имя ОСВОБОЖДЕНИЯ РАБОВ, воскресает вновь. Девять Мастеров стали Основателями Ордена. Британское Искусство наше, ибо учит оно ходить без костылей и владеть собою. ФРОНТ СЕМИОТИЧЕСКОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ — это мужчина или женьчина, сидящие рядом с тобой, у них пистолет в кармане и гнев в сердце. Нельзя убить идею. Мы всё ближе — Коммюнике 1, ФСО». Когда Смит подчеркнул три последние буквы цветной краской, в галерее ещё кипела работа, и любой беспристрастный наблюдатель вряд ли поверил бы, что стал свидетелем партизанского рейда на «Боу Студиоз» — потому что сцена слишком напоминала группу художников, с энтузиазмом готовящих работу к выставке.

Шесть

ДЖОННИ МАХАЧ ЧУВСТВОВАЛ себя погано. Читай он бульварную харкотину, он описал бы своё состояние расхожим выражением про дно клетки попугая. Растворимый кофе, сделанный Атимой Шиазан, заливался в желудок Джонни как вода в трюм тонущего корабля. В голове стучал отбойный молоток, и непрекращающийся звонок в дверь тоже не приносил облегчения.

— Пошли на хуй! — завопила Шиазан в окно на гостя, который стоял четырьмя этажами ниже.