Медноголовый

Письмо Бельведера Делани к подполковнику Торну неделю пролежало в тайнике у чернокожего сапожника на станции Кэтлетт-стейшн. Ежедневно сапожник добавлял в тайник другие письма, пока их не набралось достаточно, чтобы стоило предпринимать ради них дальний поход. Все шестнадцать посланий сапожник вложил в один большой конверт, адресованный подполковнику Торну, запер мастерскую и, оповестив соседей, что идёт разносить готовые заказы далеко живущим клиентам, с полной сумкой латаных башмаков, в подкладке которой был зашит конверт, поковылял на север. Выйдя за пределы родных мест, он путешествовал только по ночам, чтобы не попасться в лапы конным разъездам партизан Конфедерации, сначала вздёргивавшим встреченного негра на ближайшем суку, а уж потом разбиравшимся, свободный негр или беглый. Спустя две ночи сапожник вышел к лагерю пенсильванской пехоты южнее Потомака:

— Работу ищешь, Самбо? — окликнул негра сержант[11].

— Нет, только почтальона, сэр. — смиренно ответствовал сапожник, сдёрнув с голову шляпу.

— Почтовый фургон найдёшь около палатки маркитанта, но учти, я за тобой слежу! Слямзишь что-нибудь, рвань черномазая, шкуру с тебя спущу и повешу, как стрелковую мишень для моих парней. Усёк?

— Усёк, сэр! Спасибо, сэр!

Почтовый чиновник принял у сапожника толстый конверт, франкировал его и, отсчитав сдачу, велел чёрному убираться с глаз долой. На следующий день конверт был добавлен к доброй сотне других конвертов на столе подполковника Торна, служащего в ведомстве Генерального инспектора. Отдел подполковника испытывал отчаянную нужду в людях, как, впрочем, и ведомство в целом, ибо на департамент главного инспектора взваливали все заботы и задания, от которых смогли отвертеться прочие службы. В числе иных ведомству был вменён разбор разведданных, получаемых из Конфедерации; работа, с которой лучше справилось бы бюро Пинкертона, но правительство США не разделяло веры генерала МакКлеллана в способности бывшего полицейского детектива, а потому все сведения направлялись в привычный отстойник — в ведомство Генерального инспектора.

Донесения Бельведера Делани и других сочувствующих делу Севера доброхотов стекались к подполковнику Торну, а у него и без того хлопот был полон рот. К моменту, когда последнее письмо ричмондского законника достигло Вашингтона, Торн инспектировал форты на северном побережье и обратно должен был возвратиться не раньше мая. Донесение Делани зарастало пылью в Вашингтоне, а Торн считал швабры и уборные форта Уоррен. Неужели ради этого он поступил в армию, скорбно думал подполковник, не теряя, тем не менее, надежды промчать на боевом коне в дыму сражения за родину до того, как «юный Наполеон» покончит с бунтовщиками.

А письмо Делани пылилось на конторке.

Обезвреженную «наземную торпеду» выставили на видное место так, чтобы командующий Потомакской армией мог оценить всю глубину морального падения мятежников.

— Чудо Господне, что мы выяснили предназначение этой штуки прежде, чем она рванула, хотя только Иисусу ведомо, сколько их ещё здесь понатыкано.

Говоривший, крепкий коренастый майор инженерных войск в одной перетянутой подтяжками рубахе манерой разговора и напористостью напомнил Старбаку Томаса Труслоу.

Генерал-майор МакКлеллан, облачённый в отглаженный мундир без пылинки с двумя рядами блестящих пуговиц, перепоясанный золочёным ремнём, соскочил с лошади и осторожно, бочком, приблизился к пресловутой «наземной торпеде». Корпусом для неё послужил бочонок с нанесённой по трафарету надписью, в которую вкралась орфографическая ошибка: «Сушёные устрецы. Мур и Карлайн, Маунт-Фолли, Виргиния»

— Мы её обезвредили, сэр. — заметил майор то, с какой неохотой подбирается к адской машине командующий, — Безбожная штука, клянусь своей бессмертной душой, сэр.

— Позорище! — высказался МакКлеллан, держась от бочонка на расстоянии, — Истинное позорище!

— Мы обнаружили её вон в том доме, сэр. — майор указал на брошенную ферму метрах в стах от дороги, — Сюда перетащили, чтобы вам показать, сэр.

— Правильно поступили, пусть весь мир полюбуется! — выпрямил спину МакКлеллан и заложил руку за борт мундира, сурово сдвинул брови, что, как уже обратил внимание Старбак, было привычным выражением лица генерала.

— Никогда бы не подумал, — продолжил МакКлеллан громко и отчётливо, так, чтобы группа сопровождавших его всадников не упустила ни слова из его речи, — что люди, рождённые и взращённые в Соединённых Штатах Америки, пусть даже тронутые гнилью сецессионизма-раскольничества, могут опуститься до грязных трюков, подобных этому дьявольскому устройству!

Адъютанты генерала закивали, а Пинкертон и Джеймс, с которыми Старбак отправился в эту поездку, громко ахали. Иностранные журналисты (на них и была рассчитана филиппика генерала) строчили в своих блокнотах. Удивления или негодования не проявил только одноглазый французский наблюдатель. Он с любопытством разглядывал «дьявольское устройство». Впрочем, Старбак успел заметить, какой жадный интерес у француза вызывали любые новинки этой войны.