Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

«Есть! Нельзя! Разве что в твоих мечтах!»

Сюэ Сянь кричал в душе, но рот его всё ещё не мог издать и звука.

— Хорошо, — Сюаньминь принял его молчание за согласие и положил золотую жемчужину в потайной мешочек на поясе, где та тесно прижалась к телу. При любом движении можно было ощутить лёгкое давление, что полностью исключало вероятность случайно потерять её.

В тот же миг Сюэ Сянем овладела апатия — голова низко повисла, а разум застыл, всякие чувства и устремления исчезли. Не то чтобы он действительно боялся, будто Сюаньминь взял его золотую жемчужину из алчности, просто он потерял своё истинное тело более чем на полгода, и теперь, отыскав его с таким трудом, он отчаянно не желал выпускать его из рук.

По тому, как он мелко вздрогнул, Сюаньминь и обнаружил некоторую странность его позы — вот уже сколько он держал рот прикрытым, не двигая рукой. Сюаньминь остолбенел, наконец понимая, почему это злобное создание вело себя так покладисто и смирно, несколько мгновений он оставался безмолвным, а после обратился к воришке:

— Есть жаровня?

Хотя воришка был столь храбр, что осмелился украсть золотую жемчужину Сюэ Сяня, но, так или иначе, он был всего лишь ребёнком. Проученный Сюаньминем, он не мог не испытывать угрызений совести.

Сюаньминь спросил — и он не посмел игнорировать. Воришка бросил косой взгляд, полный глубокого нежелания, и, обернувшись, пошёл к единственной в небольшом дворике комнате, где можно было спать. Изнутри послышалась череда шума, и вскоре он вышел, таща побитый медный таз, который с грохотом бросил перед Сюаньминем.

— Очень признателен, — всё так же спокойно, как вода в озере, поблагодарил Сюаньминь.

Под навесом в относительно сухом углу лежало две связки хвороста. По сравнению с теми, что были в семьях обычных людей, эти связки выглядели слишком уж небольшими, к тому же ветки изгибались и скручивались множество раз — совсем не то, что можно назвать хорошим хворостом. Сюаньминь с лёгкостью сломал несколько веток, поджёг их спичкой и бросил в жаровню. Потребовалось некоторое время, чтобы голые ветви разгорелись, но в конце концов огонь поднялся, и в подобном курятнику дворике разом потеплело.

Сначала воришка упрямо не обращал на Сюаньминя внимания, отворачиваясь, но уже скоро он всё-таки сдался согревающему теплу и, не проронив и звука, подошёл к жаровне, украдкой потирая руки.

Сюэ Сяня и Цзян Шинина Сюаньминь оставил сушиться на веточке жасмина, что простиралась как раз на нужном расстоянии от жаровни: чуть ближе — и языки пламени добрались бы до паха, чуть дальше — и было бы недостаточно тепло.

Когда дело касается мокрой бумаги, просушивание у огня весьма практично. Во всяком случае, Сюэ Сянь чувствовал, как понемногу высыхает и распрямляется.

Повиснув на ветке, он видел, как Сюаньминь достал из потайного кармана за пазухой сложенный лист тонкой бумаги. Под таким углом он мог рассмотреть лишь то, что лист был исписан множеством иероглифов — одни выстраивались в столбцы, другие же стояли обособленными фразами, а кроме них был даже… рисунок?

Сюаньминь взглянул на некое место на бумаге, снова сложил и спрятал тонкий лист.

Он спросил этого воришку восьми-девяти лет:

— Твоё родовое имя — Лу?

Сюэ Сянь и воришка разом остолбенели.

Воришка посмотрел на него насторожённо:

— Чего ты хочешь?

— Видимо, да, — сразу же понял Сюаньминь, увидев его лицо. Он спросил снова: — У тебя есть слепой старший брат?

Глаза воришки из семьи Лу вмиг покраснели, он вспыхнул:

— Кто ты такой?! Спрашиваешь о Лу, зачем ищешь его?!

Сюэ Сянь бросил на Сюаньминя удивлённый взгляд и подумал про себя: «Оказывается, этот Святоша пришёл не только поймать меня, он искал кое-кого? Что за совпадение?»

Как раз когда он размышлял, вода, впитавшаяся в лицо и лапу, по большей части уже высохла, лапа с шуршанием отпала ото рта и наконец больше не мешала ему говорить вволю.

— Где Лу Шицзю? — спросил Сюэ Сянь и, не удержавшись, добавил, обращаясь к воришке: — Я пришёл, чтобы он нашёл для меня одного человека по предмету.

Раньше он приходил дважды, однако о живущих здесь братьях Лу узнал немного, выяснив лишь то, что было на поверхности. Например, что их родителей и всего старшего поколения уже нет в живых, но причин он не знал; он слышал, что один из братьев слеп из-за врождённых способностей к гаданию на символах инь и ян, а другой глуховат из-за травмы уха; уже несколько лет они были опорой друг для друга, однако отношения их далеки от хороших. Поскольку у них нет старших и они ещё не создали собственных семей, они так и не получили надлежащих имён и имели лишь незамысловатые детские прозвища, соответствующие дате рождения. Старшего звали Лу Шицзю, а младшего восьми или девяти лет — Лу Няньци[43].

Этот Лу Няньци был мал, однако лишён детской глуповатости. Услышав Сюэ Сяня, он заговорил:

— Я знаю тебя, я слышал твой голос. Ты и раньше приходил к Шицзю.

Следуя за Лу Шицзю, он привык видеть разного рода мистические вещи и, обнаружив бумагу, способную говорить, сам не лишился дара речи от страха, а принял это весьма стойко.