Медный страж

Собравшиеся горожане зашевелились, качнулись. Из высоких, в два человеческих роста, дверей каменного куба стремительным шагом вышел Угличский князь в легкой, как пух, и дорогой, как золото, епанче из кротовьих шкурок. Этот драгоценный наряд ни в каких дополнительных украшениях не нуждался, однако на плечах правителя княжества лежала золотая цепь из широких и плоских, как на окладне, колец. Вытянутое и розовое, словно сгоревшее на летнем солнце, лицо Всеволода заканчивалось коротенькой узкой вьющейся бородкой, длинные седые волосы перехватывала золотая тиара, украшенная синими и красными самоцветами.

— Волосы? — удивился ведун, глядя на князя, за которым еле поспевала его свита. — Я думал, волосы на Руси отпускают только в знак траура.

Но тут он вспомнил про сыновей князя и понял все. Для потерявшего наследников Всеволода вся жизнь превратилась в траур.

Правитель опустился в кресло, направив ножны меча под подлокотник, поддернул плащ, прикрыл им колени. Свита поспешно выстраивалась вокруг. Кряжистый мужлан справа, в похожей на плюшевую куртяшке поверх стеганого поддоспешника, в свободных кожаных штанах и яловых сапогах, с мечом не на поясе, а на перевязи — наверняка воевода. Тогда относительно молодой, лет тридцати, мужчина в опашне, казавшийся безрукой статуей, — это волхв. Слева — место для служителя богов. Остальные — ближние бояре. Все почему-то без шуб. То ли на охоту собирались, то ли пировал «узкий круг», в котором обходились без условностей. Этакая братчина при князе.

Князь вскинул унизанную перстнями длань, сложил пальцы, оставив поднятым только указательный, кивнул. Из толпы горожан выдвинулся бровастый бородач, ведя за собой плачущую женщину в простом платье из домовины, скинул шапку, поклонился:

— Меховая слобода челом тебе бьет, князь Всеволод. Справедливости просим и заступничества.

— О чем плач?

— Убили-и-и!!! — вырвавшись вперед, женщина упала на колени, уронила голову чуть не до земли: распущенные волосы упали в грязь. — Убили-и, князь-батюшка, до смерти убили-и-и!!!

Она вдруг вскочила, кинулась к Середину, застучала кулаками ему по груди, потом изловчилась и царапнула по лицу — если бы Олег не отпрянул, могла и глаз зацепить.

— Ты, ты убил, змея подколодная, душегуб проклятый, отродье поганое! Ты убил!!!

Ратники лениво выставили копья, ратовищами отодвинули женщину — она подпрыгивала, норовя дотянуться ногтями до ведуна, и громко выла.

— Сказывай, старшина, — пригладил бородку Всеволод, видимо, привычный к подобным истерикам.

Выборный от ремесленников-меховшиков прокашлялся, сделал шаг вперед, опять поклонился, но уже на все четыре стороны.

— Слушай, князюшка наш, заступник, слушай, люд честной! По осени от нашей слободы четверо промысловиков отъехали. Средь них два брата Родионовых, Родиона Кривого внуки. На порубежье с вотяками отправились, к лесам богатым, нетронутым. Ныне ужо вернуться должны были, однако же нет никого. А намедни на Новом дворе этот чужак остановился. — Палец старшины вытянулся в сторону ведуна. — Глянь, а у него мерин Родиона младшего. Приметный скакун, два пятна белых на правом боку. Того мерина все соседи знают, опознали. Он это! Посему помыслили мы, чужак с сотоварищи соседей наших на пути обратном смерти предали, а добро их и прибыток меж собой поделили. Оттого и дождаться мы промысловиков своих не можем. Татям, разбойникам лесным токмо и ведомо, где косточки их гниют. Справедливости просим, княже. Суда честного и виры с душегуба пойманного.

«Вот так ква, электрическая сила, — мысленно выругался Олег. — Почему же конь этот при мне остался? Ах да, у святилища Урсула на нем сидела. А я и внимания не обратил. Хотя нет, обратил. Значения не придал. Больно к месту лишний конь пришелся. Сто шестьдесят гривен за халявную лошадку… Нет, не вытянуть мне такой виры. Придется врать».

— Житомир мой, кровинушка моя, дитятко!!! — в голос завыла женщина.

В душе у Олега что-то дрогнуло, он прикусил губу, дернулся к ней — но укол рогатины быстро привел его в чувства и прочистил мозги. Все мы чьи-то дети. Но это еще не значит, что люди не должны отвечать за свои поступки. У промысловиков и у самих рыльце в пушку: нечего на чужое добро зариться. Пусть цена мелкого хулиганства оказалась слишком высокой — но не тяни руки к чужому, тогда их никто и не отрубит.

— Из каких земель будешь, человече? — повернул голову к нему Всеволод.

— Олегом меня кличут, княже, — склонил голову в коротком поклоне ведун. — Путь свой я начал из Новгорода, так с тех пор и скитаюсь.

— Больно сытым ты выглядишь для калики перехожего, — усмехнулся княжеский воевода. — Чем кормишься?

— С сабли кормлюсь, княже, — глядя на правителя ответил Олег. — Нежить с проклятых мест гоняю, порчу от домов отвожу, лихоманку извожу, когда получается.

— Обвинение слышал? — поинтересовался князь. — Чем отбрехиваться станешь?