Медовый месяц в улье

– Сказано смело, хотя мне пришлось вытаскивать это из тебя, как пробку из бутылки. И почему эта фраза такая трудная? “Я” – личное местоимение, именительный падеж, Л-Ю-Б-Л-Ю – люблю, глагол, действительный залог, значение – что ж, согласно правилу мистера Сквирса[283], ступай в постель и поработай над этим.

Окно все еще было открыто; погода стояла странно тихая и теплая для октября. Где-то поблизости кот – вероятно, рыжий и облезлый – возвысил голос в долгом вопле неутолимой страсти. Правая рука Питера пошарила по подоконнику и схватила гранитное пресс-папье. Однако потом он передумал, разжал пальцы, другой рукой опустил раму и запер окно. – Кто я такой, чтобы бросать камень в ближнего своего?

Он зажег свечу, погасил лампы и стал подниматься по лестнице.

Две минуты спустя Бантер, движимый бог знает каким свирепым импульсом, швырнул сапог из окна задней спальни, и на этом вопль затих.

Глава XIX

Колючий плод

Край без кровинки

Край колючего кактусаКаменные истуканыВоздвигнутые воспринятьМолитвенность мертвых рукВ мерцаньи кончающейся звезды…Между замысломИ воплощениемМежду порывомИ поступком

Опускается Тень[284].Т.С. Элиот “Полые люди”

– Питер, что тебе снилось под утро? Ты так стонал. Он был раздосадован.

– Господи, я что, опять за свое? Я думал, что на учился держать свои сны при себе. Я что-то говорил? Выкладывай, не щади меня.

– Я не смогла разобрать слов. Но звучало это, как будто – мягко говоря – тебя что-то тяготит.

– Какой я, должно быть, приятный сожитель, – горько сказал он. – Я знаю. Мне об этом и раньше говорили. В постели великолепен – пока не усну. Я не имел права рисковать, но ведь всегда надеешься, что когда-нибудь пройдет. Впредь я буду уходить.

– Не валяй дурака, Питер. Твой сон закончился, как только я тебя обняла.

– Верно. Теперь вспоминаю… Мы впятнадцатером шли через колючую пустыню, и все были скованы вместе. Я что-то забыл – сделать или сказать кому-то, – но цепь не давала остановиться… Песок набился в рот, кругом мухи и другие твари… На нас были синие мундиры, и надо было идти…

Он осекся.

– Не знаю, почему мундиры синие. Обычно сны как-то связаны с войной. А рассказывать сны – это последняя стадия эгоизма.

– Я хочу послушать. Звучит очень скверно.

– Оно и было скверно… Наши ботинки развалились от ходьбы… Я посмотрел вниз и увидел вместо ног кости, причем черные, потому что давным-давно мы были повешены и начинали уже рассыпаться на куски.

– Mais priez dieu que tous nous veuille absoudre[285].

– Да, это оно. Очень похоже на Ballade des Pendus[286]. Только было жарко, небо раскалилось, и мы знали, что конец пути будет хуже его начала. И во всем был виноват я, потому что забыл – не знаю что.

– А чем все кончилось?

– Оно не кончилось. Оно изменилось, когда ты ко мне прикоснулась, – кажется, дождь пошел и еще какие-то хризантемы… Это был всего лишь старый сон про ответственность, к тому же в щадящем варианте. И это, кстати, странно – я ведь знаю, что я что-то забыл. Когда проснулся, на языке вертелось – но потом пропало.

– Вернется, если не будешь его тревожить.

– Хорошо бы, тогда бы меня не так мучило чувство вины… Здравствуйте, Бантер, что это у вас? Почта? Боже милостивый, что у вас в руках?

– Наш шелковый цилиндр, милорд.

– Цилиндр? Не говорите чепухи, Бантер. В деревне мы такого не носим.

– Сегодня утром похороны, милорд. Я подумал, что ваша светлость, возможно, пожелает их посетить. В другой стопке молитвенники и черный костюм.

– Но на деревенские похороны я уж точно могу пойти без траурного костюма и цилиндра!

– Традиционные знаки уважения высоко ценятся в сельских сообществах, милорд. Но как будет угодно вашей светлости. Прибыли два фургона за мебелью, милорд. Внизу ждут суперинтендант Кирк, мистер Макбрайд и мистер Соломонс. С позволения вашей светлости – полагаю, мне следует поехать на машине в Броксфорд и заказать вещи первой необходимости, такие как пара складных кроватей и котелок.

– Питер, – сказала Гарриет, подняв глаза от своей корреспонденции, – тут письмо от твоей мамы. Она пишет, что сегодня уезжает во Вдовий дом[287]. Охота в поместье закончена, Джеральд и Элен едут на уикенд к лорду Аттенбери. Она спрашивает, не хотим ли мы присоединиться к ней на день-два. Думает, нам не помешает развеяться и отдохнуть – не друг от друга, как она предупредительно уточняет, а от того, что она называет домоводством.

– Моя мать – удивительная женщина. Ее способность попадать в яблочко – это почти колдовство, тем более что на первый взгляд она палит не глядя. Домоводство! Судя по всему, у нас один только дом и останется.

– Как тебе ее идея?