Медсестра

Картин в гостиной он насчитал не больше пятнадцати, но каждая приводила в неподдельное восхищение.

— Да, вы правы, мсье Рене, я оставил только те полотна, души которых закроют мне глаза и проводят в последний путь, — точно угадав мысль гостя, продолжил Сотэ.

Он говорил с трудом, изредка взмахивая правой рукой, словно помогая этим выталкивать слова из гортани.

— Я специально услал экономку, — пояснил Гийом, — она непомерно болтлива, и бесполезно ее просить держать язык за зубами. А я подумал, что вашей конторе ее реклама ни к чему. В вашем распоряжении часа три, не больше. Кофе хотите?

— Спасибо, не откажусь. Хотите, сам сварю?

— Нет, вы работайте, у вас не так много времени, а мне полезно двигаться, — проворчал он. — Хотя бы по квартире. На улицу один я уже боюсь выходить, а по квартире стараюсь ходить побольше. Кармен, моя экономка из Каталонии, постоянно долдонит: «Вот вы все ходите и ходите, чего ходить?! Неужели посидеть нельзя?» — но я ее не слушаю и стараюсь чаше двигаться, потом хорошо спится, когда находишься...

Он ушел на кухню,a Виктор, присев на стул у окна, вытащил бинокль. Окна были не зашторены, но в гостиной Лакомба он никого не обнаружил. Прошло минуты две, никто не появился. И через десять минут та же картина. Бывший разведчик не на шутку разволновался. Неужели Филиппа вспугнули и он в спешке переселил своих девиц в другое место?

От этого предположения Рене даже пот прошиб и во рту пересохло. Ситуация складывалась простая: Катрин собрала досье на Лакомба, Люсьен передал его какой-то ревнивице, и та могла напугать Филиппа, пригрозить разоблачением, и осторожный сутенер быстренько перебросил свой бордель в более безопасное место. Если это так, то Виктору не повезло. На поиск нового пристанища уйдет неделя, и придется продлевать срок работы Катрин,платить новые деньги, но даже не в них дело. Любая оттяжка в спасении

Алин чревата риском для ее жизни. Если через десять минут никто не объявится, он призовет на помощь Ларош, пусть подключается.

Гийом, шаркая шлепанцами, принес на подносе кофе, сахар и печенье в вазочке.

— Я с детства пью только чай, но время чаепития еще не настало, — заговорил Сотэ, бросив взгляд на старинные часы с амурами, стоявшие на белом рояле. — Через сорок минут. В моем возрасте приходится соблюдать жесткое расписание, чтобы ни желудок, ни другие органы не сбивать с ритма. Что делать, мсье Рене, выкручиваюсь как могу, экономлю на всем энергию, даже на общении с людьми. Ко мне редко кто заглядывает. Вы ведь из разведки?

Виктор кивнул, бросил в кофе два кусочка сахара, стал тихо помешивать.

— Это хорошо, — улыбнулся Гийом. — В детстве я тоже хотел стать разведчиком. Многие мальчишки мечтают о профессии сыщика и уж тем более нелегала в чужой стране. Вы ведь работали в чужой стране?

Виктор снова кивнул.

— Я сразу это понял. Вы не болтун. И это хорошо. Мне нравится, когда люди умеют слушать. И уж совсем не нравится моя Кармен. Это сплошное болтливое бедствие. Но мы вместе уже двадцать Лет, она знает мои вкусы, привычки, распорядок, ей не надо ничего объяснять, и за это я вынужден терпеть ее глупый, несносный характер и вульгарный вкус. Представьте, эта шестидесятилетняя корова обожает комиксы и карикатуры. — Он хрипло рассмеялся. — И еще она страшно сексуальна. До сих пор! Носит черные ажурные колготки, прозрачные блузки, цепляет на бедра всякие резинки и время от времени устраивает мне стриптиз, считая себя неотразимой. Это тоже очень смешно. И страшно возбуждает. Да, вы не поверите, я еще могу возбуждаться. — Он снова

хрипло рассмеялся. — Это кажется настолько невероятным, что сам удивляюсь. И, задумавшись, я вдруг понял: Кармен меня возбуждает своей страшной безвкусицей и вульгарностью. А что еще может возбуждать? Не Венера же Джорджоне или Тициана. Даже Рубенс и Ренуар при всей брутальности их обнаженных богинь пробуждают во мне только восхищение своими формами, игрой света и тени, колоритом и композицией. Безобразное, низменное столь же необходимо человеку, как прекрасное и возвышенное. Без одного не познать другого... — Гийом выдержал паузу, пожевал воздух, как бы сомневаясь в сказанном, но через мгновение, словно очнувшись, неожиданно спросил: — Я сказал «познать»?

Рене кивнул. Гийом пожевал узкими полосками бывших губ, и в его глазах неожиданно сверкнула огненная искра.