Медвежатник

— Очень немного, — честно признался Григорий Васильевич. — Но даже этого вполне достаточно, чтобы выявить ваши корни. А они весьма интересные! Ваш отец, Николай Ильич Родионов, был некогда блестящим офицером. Но у него, как и у всякого военного, существовала одна небольшая страстишка. Догадываетесь какая? Карты! И, надо сказать, в этом деле он очень преуспел. Ходили слухи, что на картах он даже сколотил целое состояние. Правда, потом бесславно его разбазарил. Красивые женщины, понимаете ли, они всегда требуют немалых затрат. А ваш покойный батюшка предпочитал только самых красивых и, разумеется, очень дорогих. Возможно, ваш отец дослужился бы до полковника или даже до генерала. Все-таки потомственный дворянин, красив, обаятелен, образован, таких любят. Если бы однажды не попался на откровенном шулерстве. Свой полк ему пришлось оставить с позором. Но я бы сказал, что на этом его карьера не закончилась, а, наоборот, только начала набирать обороты. Ваш батюшка стал разъезжать по Европе и в купе вагонов с легкостью обыгрывать толстосумов, пока, наконец, за очередное шулерство ему не отрубили на правой руке два пальца. Думаете, это его остановило? Нисколько, — Аристов отрицательно покачал головой. — Ваш батюшка не из тех людей, которых может остановить подобный пустяк. Скоро он блестяще освоил новое ремесло — мошенничество. Он начал специализироваться на том, что доверчивым иностранцам стал продавать по всей России шикарные дома, имения, дворцы. Так, например, американскому конгрессмену он продал в Петербурге Адмиралтейство. Можно только удивляться, с каким недоумением слуги поглядывали на баулы и чемоданы, которые заморский гость выгружал перед парадным входом. Ха-ха! Вашего батюшку арестовали в тот самый момент, когда он, собрав деньги, собирался навсегда съехать в Париж. Вас интересует, что было дальше?

— Если вас, конечно, не затруднит, — вяло улыбнулся Савелий.

— Ему дали десять лет каторги. На Сахалине. На каторге всегда очень остро стоит женский вопрос. На десять мужчин там приходится всего лишь одна женщина. Отсидев восемь лет, он был отправлен на поселение, где познакомился с воровкой по кличке Острая Даша. Она славилась тем, что во время объятий умело вспарывала у мужчин карманы. Хотите взглянуть на свою матушку? — полюбопытствовал генерал.

— У вас есть ее фото? — произнес Савелий и не узнал собственного голоса: слова превратились в хрип, как будто кто-то неведомый сжал его горло.

— Да. Пожалуйста.

Савелий взял слегка пожелтевшую по краям фотографию. На него смотрела молодая женщина с большими, чуточку наивными глазами. Слегка подретушированная фотография придавала ее облику какую-то искусственность. Без всяких сомнений, ее можно было назвать красивой.

— Не правда ли, ангельская внешность? Вы очень на нее похожи. Странно, что вы ничего об этом не знаете. Признаюсь, вы меня немного удивили.

— Как они встретились?

— Вас и это интересует? Что ж, извольте. Здесь все было просто. Каторжанки всегда жили на поселениях. Выращивали овощи, торговали. Как только прибывал этап, их сгоняли в один общий барак. Здесь и начинались смотрины. Самые привлекательные женщины доставались администрации лагеря, а то, что оставалось, распределялось между остальными. Но даже среди каторжан существовала жесткая иерархия, и наиболее красивые женщины доставались тем, кто имел на каторге авторитет. Хочу сказать, что ваш отец был именно из таких. Для меня остается загадкой, почему его не задушили в первую же ночь: белую кость там не любят. Но уже через год в среде каторжан он стал очень уважаемым человеком. А позже он выбрал Острую Дашу по праву сильнейшего. Разумеется, брак был гражданским, но ваш отец оказался великодушным и дал вам свою фамилию.

Савелий вправе был ожидать от Аристова неприятностей. Он бы не удивился, если б генерал, взяв маленький колокольчик, вызвал к себе городовых, которые в одно мгновение опрокинули бы его на пол и, скрутив руки, переправили бы в Бутырскую тюрьму. Но генерал повел себя странно с самого начала, что совсем не напоминало традиционный допрос, а больше выглядело как беседа старинных приятелей. Единственное, чего недоставало для приятного диалога, так это початой бутылочки марочного вина да доброго куска солонины.

Неожиданно Савелия охватил ужас. А что, если подобное откровение — провокация? В полицейском департаменте тоже сидят не простофили и сумели рассчитать все до мелочей. Ну конечно, так оно и есть: он расслабился, вспомнил про свое постылое сиротство, а тут из ниоткуда явился добрейший дядя и так умело высветил темные пятна его биографии.

Савелий нашел в себе силы улыбнуться:

— Теперь я, кажется, начинаю понимать. Вы подозревали меня из-за моих родителей? Как говорится, яблоко от яблони не далеко катится. Так?

— Да бросьте, Савелий Николаевич, вы же умный человек. Меня как полицейского интересуют в первую очередь факты…

— Интересно послушать.