Медвежье царство

По моему мнению (которое здесь нет места обосновывать), именно они вместе с союзниками из переходных типов (т. е. «полуфилософами») сумели гуманизировать жизнь многих стран, в том числе и России.

Например, сталинский режим, который в среднем не хуже режима Петра Первого и большинства допетровских режимов, представляется большинству нынешнего российского общества чем-то крайне ужасным (что вполне справедливо), а в прежние времена, скажем, при Алексее Михайловиче подавляющее большинство населения воспринимало наличное общественное устройство как нечто вполне нормальное.

Описанное мною деление людей, по-видимому, свойственно всем странам, но из-за отсутствия традиций и институтов урегулирования конфликтов в России оно проявляется наиболее отчетливо. Природа этого деления мне не известна: она может быть генетической, пренатальной, зависящей от воспитания, зоопсихологической или какой-либо иной. Но какова бы она ни была, я, в соответствии со всем вышесказанным, утверждаю, что в России мораль людей определяется их как бы природными склонностями, и чуть ли не только ими, и что существо российского морального кризиса в этом и состоит. Те, кто хорошо знает жизнь других стран, вероятно, согласятся, что моя классификация применима и к этим странам, но, скажем, американские ломщики и лохи благодаря корректирующему воздействию институтов ведут себя все же не совсем так, как в России.

Таким образом, у всех людей в России мораль «естественноприродна», но различие в склонностях приводит как бы к различным типам морали, так сказать, «морали рабов», «морали господ» и «морали (тут трудно придумать какое-то другое слово) философов».

Как исправить положение вещей?

Институты разрешения и урегулирования конфликтов и согласования интересов, которые являются сердцевиной всего того, что обозначается словом «демократия», создавались не одно столетие. Каким-то образом элиты западноевропейских стран решили, что им самим выгоднее ввести в своей среде механизмы не непосредственно силового, а процедурного разрешения конфликтов. Они также пришли к мнению, что с «плебсом» нужно разговаривать вежливо и правдиво. И оказалось, что эти два решения сильнее повлияли на историю, чем последующие теории о «естественноправовом равенстве» всех людей, чем выборность институтов власти, чем декларации прав и свобод и т. п.

Например, в России последнее начало реализовываться, а насчет первых двух положений вопрос в элитах даже еще не поставлен — если только речь не идет о естественно сложившихся формах приличий.

В какой среде надо пытаться выдвигать эту проблему? Разумеется, в политике. Политика — в противоположность популярному мнению — самая «негрязная» сфера жизни, по крайней мере, в России. (Подобную мысль в России уже довольно давно высказал Г.П. Щедровицкий.)

Во-первых, дела в политике ведутся честнее всего хотя бы потому, что в ней меньше всего скрывают цель — то есть власть.

Во-вторых, политика даже в своих зачаточных формах вынуждена прибегать к писаным процедурам. Вообще можно сказать, что там, где появилась политика, там появилась и демократия (в деспотиях никакой политики нет). Можно даже выдвинуть сильную гипотезу о том, что после демократии возникнет какое-то более справедливое общественное устройство (которое, скажем, будет учитывать моральное и интеллектуальное неравенство избирателей), а политика, тем не менее, останется.

Одним из важных политических институтов, отсутствующих в России, являются политические партии с реальной членской базой (одна партия, притом выражающая интересы самых социально инертных слоев, — это уродство российской политической системы). Партия может стать школой солидарности, школой агрегирования и осознания интересов, школой (хотя бы совместного) легального противостояния «наездам» и вообще коллективной защиты каждого члена партии, то есть она может хотя бы немного научить своих членов «философскому» отношению к жизни (интересно, что и здесь мы получаем во многом противоположное популярному понимание «философского»).