Мегрэ в «Пикреттс»

«Я знаю все наперед — дело обычное. Сейчас я выложу вам все, что разузнал, а завтра или послезавтра газеты сообщат, что комиссар Мегрэ раскрыл преступление. И снова будут трубить о его чутье, методах».

В глубине души Лоньон этому не верил, чем, вероятно, и объяснялось его поведение. Да, Мегрэ — комиссар, да, есть особая бригада, которая не крутится вокруг участкового комиссариата, но только потому, что всем этим людям повезло, что у них связи или они просто умеют выставить себя в выгодном свете.

Но кто мог сравниться сноровкой с ним, Лоньоном?

— Где ты его отловил?

— На Северном вокзале.

— Когда?

— Сегодня утром, в половине седьмого. Еще не рассвело.

— Как его зовут — знаешь?

— Я знаю его целую вечность и задерживаю уже восьмой раз. Это Филипп. Филипп Мортемар. Его отец — профессор университета в Нанси.

Казалось невероятным, что Лоньон выдает столько информации сразу. Башмаки у него были грязные, старые и, должно быть, протекали; брюки мокрые до колен; глаза красные, усталые.

— Ты сразу понял, о ком идет речь, когда привратница говорила о длинноволосом молодом человеке?

— Я же знаю квартал.

Что в принципе означало: вам с вашими людьми здесь нечего делать.

— Ты заходил к нему? Где он живет?

— В бывшей комнате горничной, на бульваре Рошешуар. Но его там не было.

— В котором часу?

— Вчера вечером, около шести.

— Он уже забрал чемодан?

— Еще нет.

Лоньон, старая опытная ищейка, вышел на след без всякой уверенности, что избрал правильный путь, и продвигался, не давая сбить себя с толку.

— Ты искал его всю ночь, со вчерашнего вечера?

— Я знал куда идти. Чтобы уехать, ему нужны были деньги, вот он и бегал, где бы их подзанять. И лишь потом вернулся за чемоданом.

— Как ты догадался, что он на Северном вокзале?

— Подсказала девица, которая видела, как он садился на автобус у Антверпенского сквера. А засек я его в зале ожидания.

— И что ты делал с ним до сих пор?

— Привел в участок и допрашивал.

— Каков результат?

— Либо не хочет говорить, либо ничего не знает

Мегрэ показалось, что инспектор торопится уйти, и, видимо, не затем, чтобы лечь спать.

— Пожалуй, я пойду.

— Донесение не подготовил?

— Представлю вечером в свой участок.

— Филипп снабжал графиню наркотиками?

— Скорее напротив: она его угощала. Во всяком случае, их часто видели вместе.

— С каких пор?

— Несколько месяцев. Если я вам больше не нужен…

Наверняка он что-то задумал. Или Филипп сообщил ему нечто такое, что его сильно встревожило, или же во время ночных поисков он получил информацию, которая навела его на след, и теперь он торопился пойти по этому следу, пока его не опередили другие.

Мегрэ тоже знал квартал и догадывался, какая ночь была у Филиппа и инспектора. Чтобы достать деньги, молодой человек, видимо, обошел всех своих знакомых из числа наркоманов. Он, конечно, обращался и к девицам, прогуливающимся у сомнительных гостиниц, к официантам кафе, к рассыльным из ночных заведений. Потом, когда улицы опустели, стучал в двери притонов, где обитали опустившиеся, жалкие вроде него людишки без гроша в кармане.

Может, хотя бы для себя раздобыл наркотиков? Иначе скоро станет как тряпка.

— Я могу идти?

— Спасибо. Ты хорошо поработал.

— Не думаю, что он убил графиню.

— Я тоже.

— Вы его посадите?

— Посмотрим.

Лоньон ушел, и Мегрэ распахнул дверь инспекторской. Открытый чемодан лежал на полу. Филипп, чье рыхлое лицо напоминало расплавленную свечу, машинально поднимал руки, стоило кому-нибудь сделать малейшее движение, — он боялся, что его ударят.

Ни один из присутствующих не отнесся к нему с сочувствием, на всех лицах было только отвращение.

В чемодане оказалось поношенное белье, смена носков, пузырьки с лекарствами — Мегрэ понюхал: не героин ли? — и несколько тетрадей.

Он полистал их. Стихи, вернее, обрывки фраз — бредни наркомана.

— Пойдем! — приказал комиссар.

Филипп прошел перед ним так, словно ожидал получить коленом под зад. Должно быть, привык к этому. Ведь даже на Монмартре не все переносят подобных субчиков и не упускают случая наподдать им.

Мегрэ сел, не предложив сесть парню, и тот стоял, шмыгая носом и раздражающе подрагивая ноздрями.

— Графиня была твоей любовницей?

— Моей заступницей.

Голос его, интонация выдавали педераста.

— Ты хочешь сказать, что не спал с ней?

— Она интересовалась моей работой.

— Она давала тебе деньги?

— Помогала жить.

— И много давала?

— Она не была богата.

Это подтверждал и его хорошо скроенный, но затасканный синий двубортный костюм. Обувь, видимо, ему кто-то дал: лакированные туфли подходили скорее к смокингу, чем к грязному плащу.

— Почему ты хотел удрать в Бельгию?

Он ответил не сразу, сначала посмотрел на дверь соседнего кабинета, будто опасаясь, что Мегрэ позовет пару крепких ребят и устроит ему хорошую взбучку. Возможно, так оно и было во время предыдущих арестов.

— Я не сделал ничего плохого и не понимаю, почему меня задержали.

— Ты гомик?

В душе, как все педерасты, он этим гордился, и непроизвольная улыбка тронула его чрезмерно красные губы. Кто знает, может, ему, наоборот, нравилось получать трепку от настоящих мужчин.

— Не хочешь отвечать?

— У меня есть друзья.

— А подружки?