Мегрэ защищается

— Видите ли, если бы у Мелана на совести было только это, вряд ли ваш патрон потерял бы до такой степени самообладание, чтобы поступить так, как он поступает последние несколько дней… Эта мысль не приходила вам в голову?

— Приходила.

— Почему?

Она отвернулась и после довольно длительного молчания пробормотала:

— То, что вы от меня требуете, ужасно. У него нет никого, кроме меня.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что он всегда был одинок. Абсолютно одинок.

Я знаю, он выходит, бывает в этом клубе, о котором вы говорите. Он делает это, чтобы успокоиться, возможно, и для того, чтобы…

— Вербовать клиенток?

— Я думала об этом…

— А Николь Приер?

— Подозреваю, что в первый раз она пришла за тем же, что и другие…

— Что и другие вечерние посетительницы?

— Да. У меня нет ее карточки. Это маленькая истеричка, которая бросилась ему на шею. Я уверена, что она преследует его. — Чувствуя, что ее нервы на пределе, Мотт поднялась и зашагала по комнате. — Вы подвергаете меня пытке.

— Вы предпочитаете, чтобы совершились новые преступления?

Она растерянно посмотрела в глаза комиссару:

— Откуда вы все это узнали? Вам сказала Карола?

— А Карола знает?

— Ладно! Говорить, так говорить до конца! Я больше не могу хранить эту тайну. Когда я только поступила к доктору Мелану, то была удивлена тем, что он удаляет меня из кабинета, когда принимает какую-нибудь пациентку…

— Вы говорите о дневных пациентках?

— Да. Ведь по вечерам меня там не было.

— Речь идет о любой пациентке?

— Нет. Для некоторых я играла нормальную роль ассистентки. Подавала доктору инструменты, подготавливала рентген и прочее…

— Но при появлении некоторых пациенток вас удаляли в ваш кабинет?

— Да.

— Без всяких объяснений?

— Доктор Мелан никогда не дает никаких объяснений.

— И у вас возникли подозрения?

— Да…

— А что случилось недавно, что утвердило вас в ваших подозрениях?

— Одна пациентка вошла к нему в кабинет и не вышла оттуда. Я удивилась, так как они всегда проходят через мой кабинет. Он ответил мне, что проводил ее по маленькой лестнице.

— А Карола отрицает это?

— Да. Ее кухня выходит на лестницу, и дверь всегда открыта. Кроме того…

— Я слушаю вас…

— Я не могу…

— Я приду вам на помощь… У доктора есть садовник?

— Нет.

— В таком случае он сам ухаживает за садом?

— Очень редко. Там больше сорной травы, чем цветов.

— И вы спросили у Каролы, не видела ли она той ночью в саду…

— Нет… Она сама заговорила со мной об этом…

— И вы никому ничего не рассказали?..

— Нет…

— Это единственный случай?

— Насколько мне известно…

— Значит, могли иметь место и другие случаи?

— Могли…

— И они могут произойти снова?

— Что вы хотите от меня?

— Чтобы вы помогли мне. Я не имею права пойти на улицу Акаций, где полиция может помешать мне войти в дом. Кроме того, если я пойду туда, не исключено, что Мелан пустит себе пулю в лоб. У него есть оружие?

— Да.

— Позвоните и скажите, что вам надо сообщить ему нечто важное и срочное, о чем неблагоразумно говорить по телефону. Попросите его прийти сюда. Полагаю, у него есть машина…

— А если он принесет с собой револьвер?

— Идя к вам, он не возьмет с собой револьвера.

— Таким образом, у него не останется никого… даже меня…

— Подумайте о той или о тех, останки которых, по всей вероятности, найдут в его саду…

Мадемуазель Мотт медленно направилась к телефону. Ее худые пальцы стали приводить в движение диск.

Красные пятна сошли с ее лица. Глаза были полузакрыты.

— Это вы, доктор? Говорит Мотт…

Повесив трубку, она больше не произнесла ни слова. Мегрэ также молчал. Они сидели лицом к лицу. Не смотрели друг на друга. Они ждали. Дважды комиссар зажигал свою трубку, но забывал затянуться.

Время от времени Мегрэ поглядывал на часы. Минуты тянулись бесконечно. Придет ли Мелан? Если он понял, что для него все кончено, он, вероятно, уже пустил себе пулю в лоб. Мадемуазель Мотт, должно быть, задавала себе тот же вопрос. Сквозь полуоткрытое окно доносились редкие уличные звуки: скользящий по асфальту автомобиль, шаги прохожего, негромкие голоса какой-то пары…

Казалось, прошла целая вечность. На самом деле — не больше двадцати минут. Двадцать минут молчания и неподвижности.

Наконец — шум подъехавшего автомобиля. Легкий скрежет тормозов. Шаги на тротуаре, затем далекий приглушенный звонок. Хлопнувшая дверь. Шаги по неровным плитам двора. Лестница…

Мадемуазель Мотт приложила руку к груди и прошептала самой себе:

— Я не могу…

Увидев, как она поднялась, Мегрэ решил, что она хочет выбежать на кухню, спрятаться, может быть, убежать по другой лестнице. Но, встав на ноги, она не сдвинулась с места. Мегрэ поднялся со стула, в свою очередь такой же взволнованный, как и она.

В комнате стояла невыносимая тишина. В дверь постучали…

Мелан был одет в серый костюм. В руках он держал шляпу. Сделав шаг вперед, он повернулся, не заметив Мегрэ, посмотрел на свою помощницу, затем, снова повернувшись, увидел комиссара.

Доктор заговорил не сразу. Не сделал также попытки уйти. Несмотря на его удивление и волнение, чувствовалось, что он пытается разобраться в обстановке, что мозг его напряженно работает.