Мейерлинг и кронпринц Рудольф

Думаю, что «стальная шкатулка» существовала только в воображении графини и ничьим головам в Австро-Венгрии опасность не грозила. Вполне возможно, однако, что Рудольф в те дни находился в центре каких-то политических интриг, отнюдь не связанных ни с переворотами, ни с отцеубийством. Повторяю, в этой драме слилось, должно быть, многое: политика и любовь, несчастная семейная жизнь и государственные неурядицы, потеря надежды на развод и общее утомление от жизни, личное, наследственное, родовое: он был не только даровитым прожигателем жизни, но и потомком бесчисленных королей и императоров. Говорили еще, что Мария Вечера ждала ребенка. При развивающейся острой неврастении каждая неприятность кажется катастрофой, а у кронпринца Рудольфа было не одно сердечное горе. Вероятно, он дал обещание отцу просто от усталости, от скуки, чтобы не спорить: не стоило вести длинный, тяжелый разговор, если уже было принято — или почти принято — решение о самоубийстве.

X

В последний или, точнее, в предпоследний раз Вена видела кронпринца Рудольфа в оперном театре 23 января 1889 года. Он вообще посещал театр не часто, особенно классическую драму: говорил, что вид актеров, изображающих королей, всегда производит на него действие увеселяющее. В опере он бывал несколько чаще. На этот раз был так называемый парадный спектакль: в императорской ложе{9}

появился и Франц Иосиф. В Вене было правило: на парадных спектаклях после появления императора на его ложу не смотреть и, во всяком случае, биноклей не наводить. Тем не менее все заметили, что, когда в ложу вошел Франц Иосиф, кронпринц, как всегда, поцеловал руку отцу и затем долго с ним беседовал. Позднее, разумеется, многие говорили, что «уже тогда обратили внимание на расстроенный вид Рудольфа» и т.д.

Затем еще через несколько дней, 27 января, наследника престола видели — но уже только высшее общество — на балу у германского посла, князя фон Рейса. Бал этот неизменно упоминается во всех мемуарах, относящихся к мейерлингской драме, так как на нем одновременно появились кронпринцесса Стефания и Мария Вечера, — в первый и последний раз в их жизни.

Достать приглашение на бал в посольство было нелегко, Мэри (так все ее называли) пустила в ход разные связи матери. Зачем ей нужно было появиться на этом балу? В ту пору она уже едва ли могла сомневаться, что ее связь с кронпринцем всем известна. Возможно, что это был «вызов» обществу или кронпринцессе. Возможно, что ее соблазнила романтика эффектного появления: кронпринцесса и она! А может быть, ей просто хотелось увидеть блестящий бал, людей посмотреть и щегольнуть каким-либо необыкновенным платьем (по отзыву современников, она одевалась, как и мать ее, превосходно).

По-видимому, с балом связывались осведомленными людьми смутные опасения. По крайней мере, один из друзей семьи Вечера, граф Вурмбрандт, посетил Мэри за несколько дней до вечера и дружески просил ее на балу в германском посольстве не появляться. В какой форме мог быть дан и обоснован такой совет, как можно было вести вообще столь щекотливый разговор с «барышней из хорошей семьи», не берусь сказать. Но, во всяком случае, разговор ни к чему не привел. Мария Вечера на балу появилась. «Она была в этот вечер ослепительно красива, — говорит очевидец, — глаза ее казались еще большими, чем обычно, и горели тревожным огнем. Я сказал бы, что она сгорала на внутреннем огне...» Правда, очевидец говорил после мейерлингской драмы, да и уж очень эта фраза — под светский роман Поля Бурже. Впрочем, вся эта история такова, что рассказ о ней неизбежно сбивается на роман-фельетон.

«Не могу утверждать, — добавляет тот же очевидец, — но, кажется, одна из дам обратила на Вечера внимание кронпринцессы Стефании». Это можно утверждать и заглазно, без большого риска ошибиться: в таких людях никогда недостатка не бывает. По-видимому, не заметить Мэри жена Рудольфа в тот вечер и не могла. Сенсация — «смотрите, это Вечера!» — была так велика, что ближайший друг кронпринца (и, вероятно, Мэри), граф Гойос, подойдя к ней, тихо посоветовал ей тотчас уехать с матерью. По его словам, у нее глаза налились слезами. Испугавшись скандала, граф Гойос поспешно отошел.

Знала ли она, что жить ей осталось два дня? Это останется тайной. Если знала, то появление в посольстве, пожалуй, становится понятнее: «теперь все равно!..» Но возможно и то, что она решила покончить с собой лишь в последнюю ночь, 30 января, в Мейерлинге.

На балу никакого скандала не произошло. Кронпринцесса «только обменялась с Марией Вечера взглядами». Для Рудольфа появление его любовницы в посольстве было полной неожиданностью. Он весь вечер не отходил от жены. Уезжая с ней, кронпринц напомнил графу Гойосу, что через два дня, во вторник 29-го, они вместе охотятся в Мейерлинге; просил о том же напомнить принцу Кобургскому.