Мэйфлауэр - 2

Рууль, генетик, выпрямился во весь рост.

— По нашему мнению, это возможно. Мы обладаем технологией Квэкс. — И без дальнейших разговоров он протянул вперед ладонь с желтой пилюлей.

Последовала долгая тишина.

Андрес холодно улыбнулась:

— Мы не можем позволить себе умирать. Мы обязаны сохранить намять, когда все остальные забудут то, что мы знаем.

Мы будем управлять кораблем. Мы должны обеспечить тотальный контроль над обществом — над всеми более или менее важными сторонами жизни экипажа — и в будущем такой же жесткий контроль над жизнями их детей. Общество станет таким же устойчивым, как переборки этого корабля. О, мы оставим им свободу, в каких-то пределах! Но необходимо установить такой общественный порядок, при котором разногласия будут минимальными, поддерживать необходимый уровень навыков — и, самое важное, с рождения вбивать им в головы, что их первейшая обязанность — забота о Корабле.

— А как насчет прав тех, кого вы называете смертными? — спросил Русель. — Мы, Фараоны, лишим их всякого выбора — и их детей, и внуков.

— Права? Права? — Ее голос словно подавлял его. — Русель, смертные нужны лишь затем, чтобы жить, порождать себе подобных и умирать, тем самым передавая гены из поколения в поколение. На Корабле нет места ни для демократии, ни для любви к ближнему! Смертный — просто средство передачи генетической информации. У него нет прав, как у трубы, по которой вода течет из резервуара в кран. Ты, без сомнения, прекрасно это понимаешь. Когда мы достигнем Большого Пса, найдем подходящую для обитания планету, где имеется достаточно ресурсов, тогда мы сможем поговорить о правах. — На ее лице появилось загадочное выражение. — Но вы должны уяснить, что мы будем осуществлять контроль через любовь.

— Любовь? — в изумлении уставился на нее Дилюк.

— Вам известно, что технология Квэкс основана на манипуляциях с генами. Нас, Фараонов, уверили, что бессмертие передается по наследству. И у нас появились дети! Но никто из них не выжил. У меня когда-то тоже была дочь. Она мертва. — После едва различимой паузы она продолжала: — Но сейчас гены, обеспечивающие бессмертие или по крайней мере долголетие, распространились среди людей — даже среди вас. Теперь вам ясно, зачем мы построили эти ковчеги — почему мы не могли бежать и покинуть вас или просто взять с собой замороженные зиготы или яйцеклетки? — Она широко раскинула руки. — Ведь вы — мои дети, и я люблю вас.

Никто не пошевелился. Руселю показалось, что он заметил в ее ледяных глазах слезы. «Как нелепо», — подумал он.

— Фараон, смогу ли я взять с собой Тилу? И наших детей, если они родятся? — осторожно спросил Дилюк.

— Мне жаль, — мягко ответила она. — Тила не подходит. Кроме того, мы просто не сможем обеспечивать постоянную социальную структуру, если…

— Тогда я отказываюсь. — Дилюк встал.

Она кивнула:

— Я уверена, что в этом ты будешь не одинок. Поверьте мне, то, что я предлагаю вам, — отнюдь не привилегия.

Дилюк обернулся к Руселю:

— Брат, ты идешь со мной?

Русель закрыл глаза. Мысль о неизбежности смерти утешала его — она смягчала душевную боль, облегчала тяжесть вины, которую он обречен был нести всю жизнь. А теперь у него отнимали последнюю надежду, предлагая взамен бесконечное бремя долга.

Но он знал, что обязан принять это бремя. Сама Лора сказала ему: он должен продолжать жить, подобно автомату, и завершить свою миссию. Именно поэтому он оказался здесь; только так можно искупить свой грех.

Русель поднял взгляд на Дилюка:

— Прости.

На лице брата отразилась смесь эмоций: гнев, отчаяние, что-то вроде упрямой любви. Отвернувшись, он вышел из комнаты.

Андрес не обратила на это внимания, словно Дилюк никогда и не существовал.

— Нам придется постоянно бороться с вырождением, — продолжала она. — Это бич Кораблей-ковчегов. Несколько женщин уже забеременели; скоро появятся первые дети, которые всю жизнь проведут здесь и умрут, не увидев ничего, кроме Корабля. А спустя несколько поколений — словом, вы сами понимаете. Сначала экипаж забывает, куда он летит. Затем забывает, что вообще куда-то летит. Потом никто уже не помнит, что находится на проклятом Корабле, и люди считают, что судно — это вся Вселенная. И так далее! И вот перед нами полное червей гнилое яблоко, несущееся через пространство. Даже великий инженер Майкл Пул не смог предотвратить это; его корабль, сконструированный для перелета длительностью пятьсот лет — первая «Большая Северная», — едва добрался до места назначения. О, время от времени вы сможете наблюдать, как какой-нибудь дикарь каннибал проберется на верхнюю палубу и в священном ужасе уставится на звезды, но это не утешит вас, если миссии суждено будет провалиться.

Но на сей раз подобного произойти не должно. Вам, инженерам, известно, что первая фаза полета подошла к концу; лед, служащий нам топливом, почти исчерпан. А это означает, что корпус Корабля обнажился.

Она хлопнула в ладони — и под возгласы удивления пол амфитеатра внезапно стал прозрачным.

Под ногами Руселя раскинулась пропасть, полная звезд; он ощутил внутреннюю дрожь.

Андрес улыбнулась при виде их реакции: