Мэйфлауэр - 2

Когда все началось, Хилину было шестнадцать лет. Он родился в деревне, которой когда-то управлял Дилюк.

Со временем Автарки из разных деревень переженились между собой, образовав сплошную паутину власти. Жизнь их в среднем была вдвое длиннее, чем жизни их подданных, и они захватили монополию на снабжение Корабля водой. Они полностью контролировали население: образовалась какая-то водяная империя, управляемая геронтократами.

Хилин не принадлежал к роду Автарков: его семья была бедной и бесправной, подобно всем простым смертным. Но они, по-видимому, смирились со своей участью. Когда Хилин в детстве играл на пластиковом полу коридора, истертом ногами многих поколений, он выглядел веселым, счастливым ребенком. Став покладистым подростком, он с радостью брался за мытье переборок, когда наступала его очередь, и принимал шлепки от учителей за свои дерзкие вопросы.

Удивительно, но его всегда занимала личность Руселя — или скорее полумифического существа, представленного в виртуальных диафильмах для жителей деревни. Хилин с жадностью впитывал рассказы о благородном Старейшине, покинувшем свою возлюбленную ради жизни, посвященной служению людям, — бессмертном идеале для своих подданных.

Хилин рос, демонстрируя необыкновенные успехи в учебе. В четырнадцать лет он вошел в интеллектуальную элиту. По мере того как снижались образовательные стандарты, люди разучились читать и писать, и ученые монахи теперь наизусть зазубривали каждое правило, касающееся управления Кораблем или его обществом. Обучение начиналось в четырнадцать лет и продолжалось по меньшей мере двадцать, пока на смену им не приходили новые поколения.

Русель прозаично окрестил этих терпеливых собирателей знаний Друидами; его не интересовало, как смертные называют себя, — мелькали столетия, имена менялись. Он был доволен появлением Друидов. Бесконечное заучивание сведений заполняло их бесцельное существование — и создавало новый класс, противовес власти Автарков.

Хилин снова покорял вершины успеха, выдерживая один за другим экзамены Друидов. Даже страстная любовь к Сале, девушке из соседней деревни, не смогла отвлечь его от занятий.

Пришло время, пара испросила разрешения своих родителей на брак и получила его. Затем молодые попросили у Автарка позволения завести детей. К их восторгу, оказалось, что набор их генов, сведения о котором хранились в обширной памяти Друидов, благоприятствует браку.

Но, несмотря на это, Друиды запретили молодым людям иметь детей.

Хилин с ужасом узнал, что причиной этого являлись результаты последнего экзамена — проверки уровня его интеллекта и умственного потенциала. Он потерпел неудачу потому, что результаты оказались блистательными.

Русель долго размышлял об этом и наконец понял, в чем дело. Евгеника, избавление от слабых, в целом проводилась разумно. Но двойная власть Автарков и Друидов теперь пыталась также отсеивать слишком талантливых, слишком любопытных — они были потенциальными бунтовщиками. Заметь Русель эту тенденцию раньше, он искоренил бы ее. Если так будет продолжаться, смертные превратятся в пассивное, апатичное стадо, подчиняющееся Автаркам и Друидам, но бесполезное для высших целей миссии.

Но для Хилина все было уже кончено. Ему запретили даже видеться с Сале. Приближенные Автарка сообщили ему, что таков приказ самого Старейшины, хотя Русель, почти все время проводивший в дреме, ничего не знал об этой истории.

Хилин долгие часы просиживал в похожей на склеп комнате, где бесконечно демонстрировались виртуальные изображения Руселя. Он старался понять. Он говорил себе, что мудрость Старейшины превосходит его понимание; что эта разлука принесет ему добро, несмотря на причиненную боль. Он даже пытался найти утешение в сходстве своей несчастной любви с историей Руселя и Лоры. Но просветление не наступало; недоумение и боль вскоре переросли в негодование — и ненависть.

В отчаянии он попытался разрушить святилище.

В наказание Автарк заключил его в тюрьму на два дня. Хилин вышел из камеры внешне покорный, но внутри у него все кипело. Позднее Русель, узнав обо всем, корил себя за то, что не предвидел опасности.

Но ему стало так трудно оценивать ситуацию.

Койка информировала его, что его центральная нервная система постепенно разрушается. Русель еще мог шевелить ногами и руками — даже ходить, опираясь на специальное приспособление, — но он не чувствовал стопы, лишь слабую боль в пальцах ног. Неприятные и приятные ощущения равно потеряли для него смысл, и он перестал чувствовать ход времени. Выныривая на поверхность из глубин сна, он потрясенно узнавал, что год пронесся, словно один день; время теперь летело для него в несколько раз быстрее.

В то время как он медленно отдалялся от физического мира, в его сознании также происходили изменения. За тысячу лет его воспоминания, особенно самые яркие, самые драгоценные, истерлись, подобно покрытиям в коридорах Корабля; он уже не понимал, помнит ли что-то, или это лишь воспоминания о воспоминаниях.