Вопрос с тем, кто на самом деле виноват или не виноват в произошедшем утих как-то сам собой. Никто из монархов не хотел по-настоящему обвинять в чем-то Лаза. Во-первых, потому что, как бы не выкручивай ситуацию и как бы не строй извивы софистики, его вина никогда не оказывалась финальным звеном цепи. Всегда можно было надстроить новые этажи, привести новые доводы, и пусть они являлись лишь слегка подкрашенными старыми, в метафорическом суде с единственным присяжным — историей, в которой останется их обвинение, это не помогало.
Но куда важнее было “во-вторых”. Во-вторых, Лаз не только спас их всех от неизбежной смерти, постигшей несколько сотен виднейших людей континента, но и, по сути, на данный момент являлся единственной ниточкой, связывающих этих людей с их тронами. Исчезни Лаз сейчас, просто развернись и уйди – и, даже вернись они домой в целости и невредимости, жизни их не будут долгими. Культ Монарха, раз показав клыки, уже не спрячется обратно в тень и постарается довести свое дело по установлению на Люпсе анархии до конца.
Именно этому, а не спорами о вине, были посвящены несколько следующих часов. И когда Лаз с Фаустом покидали убежище королей, Айна сама вызвалась остаться, вполне очевидно, из каких соображений, хотя бы приблизительный план действий был составлен.
-На что ты сейчас способен?
Оказавшись, наконец, на поверхности, где их точно никто не мог подслушать, пестрый мечник задал самый критичный в данный момент вопрос. Из них троих, него, Лаза и Айны, молодой человек был сильнейшим. Даже против человеческой формы Фауст был практически бессилен, а Дьявол с легкостью рушил даже их с девушкой совместные нападения. И потерю главной боевой силы в такой момент они, то есть вообще все люди Люпса, могли не пережить.
-В целом, почти на все, вопрос только в масштабах.
-Скажи нормально, — Фауст закатил глаза.
-Я сейчас слабее тебя, причем значительно. Форма Дьявола под запретом, остальными лучше не пользоваться без крайней необходимости, как и пространственной магией, даже самыми простыми заклинаниями. Примерно через неделю можно будет подольше остаться в Лешем, это ускорит восстановление, но даже при идеальном раскладе, это затянется минимум на месяц. Если брать более реалистичные цифры, то на полтора, а то и два.
-Я подытожу: мы в жопе. – Хмыкнул пестрый мечник.
-Не совсем, – Лаз покачал головой. – Те вещи, что мы должны сделать по Плану, — он подчеркнул это слово, — мы можем сделать и без серьезных сражений, скрытно. И они в любом случае займут пару недель. А там, если не перенапрягаться, я уже смогу пользоваться Дьяволом и, если не припечет, как в Брайме, в целом сможем выкрутиться из всего.
-“Если”. – Фауст бросил на Лаза многозначительный взгляд.
-Да-да, я помню, – отмахнулся молодой человек. – Как оказалось, я недостаточно силен, чтобы полностью избавиться от всех “если”.
-Да я ничего не говорил, — поднял руки Фауст.
-Ты ведь понимаешь, что я однажды приду в себя и настучу тебе по маковке? — Усмехнулся Лаз, наигранно поднимая руки к лицу, становясь в позу боксера.
-Если это случится, я сам с удовольствием подставлю свою маковку, – Фауст, наклонившись вперед, похлопал ладонью по затылку.
-Ловлю на слове.
-А ведь в Апраде сейчас наверняка то же самое, – неожиданно произнес Фауст куда-то в пустоту. На пару секунд воцарилось гнетущее молчание, оба понимали, что это значит.
-Я выдал Лани самые четкие инструкции. — Холодным, безэмоциональным голосом ответил Лаз. — Еще три дня назад они все должны были покинуть столицу и уйти в леса, под присмотр Чабу. Если повезло, то их не нашли и уже не найдут. Если не повезло и их-таки поймали, то сейчас они все уже либо мертвы, вне зависимости от того, что я сделаю, либо живы в качестве заложников и тогда они будут живы еще достаточно долго, чтобы мы узнали об этом и придумали план, как их спасти. Прямо сейчас в любом из этих трех случаев я никак не могу им помочь. Так что, если не хочешь, чтобы я тратил остатки своих сил на то, чтобы выбить парочку твоих зубов, лучше заткнись.
Четыре дня спустя по улицам Талитейма шел высокий мускулистый человек. Мужчина был смугл и темноволос, длинные сальные пряди были перевязаны кроваво-красной банданой, в носу и в ухе болтались золотые кольца, соединенные тонкой золотой же цепочкой, во рту поблескивал золотой зуб. На голой, несмотря на ощутимый холод зимы, груди, видневшейся из-за расстегнутой до пупа рубахи, бряцала цепочка из все того же благородного металла, широкие мешковатые штаны были подвязаны красным же кушаком, с которого свисал кривой ятаган без ножен. На плече у него сидела крупная белоснежно-белая птица, недовольно поглядывающая на редких прохожих.