Механизм пространства

Еще до ответа лорд Джон был осведомлен, где состоялось знакомство этих двоих. Сразу после того, как Эминент представил ему мистера Бейтса, велев продемонстрировать свой талант, лорд дождался, пока многоликий оставит их, и спросил:

«Где вы нашли такое чудо?»

«Вы хотели сказать „чудовище“, милорд? – рассмеялся Эминент. – Я нашел моего персонального Лазаря[53] там, где уйма чудес – на кладбище. Не верите? Хотите, покажу?»

Сперва лорд Джон не понял, что значит это странное: «покажу». Но ладонь собеседника легла ему на лоб, и Джон Рассел ослеп. Зрение вернулось к нему не сразу. Поначалу было жжение между бровями, и сон – ужасный, грязный, невероятный.

Гробозор был пьян. Он никак не мог справиться с крышкой. В тусклом свете фонаря гроб смотрелся убого – доски с заусенцами, щели, пустая табличка без имени.

– Позвольте нам! – не выдержал великан Ури. – Мы, правда, не можем понять: зачем тревожить могилу этого бедняги?

– Еще не знаю, – тихо бросил Эминент. – Но узнаю.

– Ык! – важно согласился гробозор, не без удовольствия выбираясь из потревоженной могилы. – Воля ваша, джентльмены. Не хотите, не покупайте. У меня на мертвяков очередь – на три месяца вперед. Ык! А покойничек свежий, два часа, как закопали. Из Ньюгейта, тюремная косточка. Убёг, значит, к нам, на приходской погост. Будете брать, или как?

Ответом был треск оторванной крышки.

– Герр Эминент! – Ури склонился над трупом. Ломик великану не понадобился: гроб он вскрыл одним рывком. – Да он третий день, как помер. Уже и почернел…

Гробозор хотел вмешаться, но рука в светлой перчатке коснулась его груди. Миг – и бесчувственное тело пьяницы сползло в свежую грязь.

– Вытащи его, Ури! – велел Эминент, морщась от гнилого духа. – Я не мог ошибиться. Тут что-то не так. Я это сразу почуял, едва увидел дроги возле кладбища. Не бойся, мой мальчик. Он не упырь. Здесь иное…

– Быть или не быть… вот в чем вопрос…

Губы двигались. Страшный холод уходил.

Чарльз Бейтс возвращался.

– Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье? – откликнулся незнакомый голос с легким немецким акцентом. – Хорошее начало новой жизни. Добавлю лишь одно: «Лазарь! иди вон». Я сделал все что мог, сударь. К сожалению, ваша… метамоформоза излишне затянулась. Кожа постепенно восстановится, но ваша, с позволения сказать, улыбка… Боюсь, она навсегда останется с вами.

Желтые клыки клацнули.

– Д-дверь!

В тот раз лорд Джон испугался не видения, не мистической силы собеседника. Он испугался откровенности. И сейчас лишний раз убедился: надо выходить из заколдованного круга. Рвать границу. Мистер Бейтс обожает цитаты из пьес? – хорошо!

Мавр сделал свое дело?

Мавр слишком много знает?

– Вот ваши деньги, – сказал он самым небрежным тоном, на какой был способен.

Тон являлся гарантией, что мистер Бейтс не обернется. В гордыне многоликого лорд Джон успел убедиться. Лишь старьевщики и ростовщики следят за выплатой, считая каждую монету и шевеля губами. Такие, как Бейтс, и не взглянут на презренный металл. Сколько ни корчи из себя вульгарного грубияна, сколько ни играй хама, гордыня все равно возьмет свое.

«Он из актеров или поэтов? А, какая теперь разница…»

– Бом! – согласился колокол в тумане.