Механизм пространства

– Уже были, – возразил Эрстед. – Мартовские Иды. И уволили не меня, а Юлия Цезаря. Посредством двух десятков кинжалов. Надеюсь, в моем случае кинжалы не понадобятся?

– Вместо кинжалов вас изберут в парламент. А там и до премьер-министра недалеко. Жить будете не скажу чтоб счастливо, но долго. Напишете мемуары, опубликуете…

Название книги вылетело из головы напрочь.

– А что? – внезапно сказал князь. – Неплохая карьера, Андерс.

– Вы пророк, мсье? – расхохотался Эрстед.

– Да. А вы не знали?

– Тогда, извините, вы – скверный пророк. Даже когда наш добрый Фредерик, дай ему Господь век Мафусаила, отойдет в небытие, трон Дании найдется кому согреть своей высочайшей… э-э… Короче, воссядут, не беспокойтесь. И поеду я со своим парламентаризмом в Африку, к зулусам. Или на Северный полюс, если его откроют к тому времени. Вы случайно не в курсе, кто именно откроет полюс? На сэра Джона Росса у меня надежда слабая…

«Надо спросить у Оракула, кто откроет Северный полюс, – взял на заметку Шевалье. – Или у Переговорщика. А потом щегольнуть в разговоре… Впрочем, они все равно не поверят. Я ему: премьер-министр! – а он улыбается…»

– Скажите, – молодой человек вспомнил, что Оракул упоминал двоих Эрстедов, полных тезок. К счастью, капитан оставил их, и можно было не ломать комедию с виконтом д'Алюменом, – вы не знаете еще одного вашего однофамильца? Чтоб тоже Андерс Сандэ?

Страшная догадка пронзила Огюста. А что, если он ошибся с премьер-министром? Из двоих выбрал не того? Так вот метишь в пророки, а тебя мокрым полотенцем по носу…

– Знаю, – Эрстед стал очень серьезным. – Это мой сын, студент Копенгагенского университета. Вы намерены и ему предсказать судьбу?

Огюст хотел было подтвердить, и вдруг понял, что ничего не помнит о судьбе второго Эрстеда. Чрезвычайно неприятное ощущение: как с похмелья, когда уверен, что вчера совершал подвиги, за которые сегодня высекут розгами, но восстановить в памяти, что именно творил – непосильный труд. В голове вертелось что-то смутное – профессура? бабочки-кузнечики? l'Amérique tropicale? – но слова не шли на язык.

– Ну и хорошо, – Эрстед вздохнул с явным облегчением. – Знать заранее судьбу сына не слишком приятно. Да и свою – тоже. Жизнь теряет смысл. Тяжкий крест – стоять одной ногой в будущем. А если еще и другой ногой – в прошлом… Не завидую я такому акробату.

Он высморкался и подвел итог:

– Право слово, я чуть не испугался, мсье Шевалье. Очень уж вы сейчас были похожи на одного человека. Впрочем, он вряд ли напророчил бы мне долгую жизнь и приятную карьеру.

– На кого я был похож?

– На Эминента. В тот день, когда мы с ним впервые встретились лицом к лицу.

– А где это случилось?

– На его похоронах, – спокойно ответил полковник Эрстед.

В этот миг Огюсту показалось, что он стоит не на палубе «Клоринды», при свете дня, а в старом, заброшенном доме, где полно привидений, глухой ночью. И вот-вот из скрипнувшей двери выйдет некто, звеня цепями.

Коль трупы, сложенные плотно,В могиле общей шевельнешь,

С советником палаты счетнойОкажется фонарщик схож…

Словно почуяв его настроение, Волмонтович затянул речитатив из «Поучения беспутным малым» Вийона:

Что ни мертвец – одно и то ж,Вот и пойми, где чьи скелеты,Коль у лакеев от вельможОтличья никакого нету…

Слушая князя, угрюмо шептались матросы.

4

От подвесного фонаря Огюст быстро отказался. Сперва идея выглядела привлекательной: матовый колпак рассеивал свет, и пламя не слепило глаза. Однако, будучи подвешен над столом, фонарь начинал раскачиваться, по каюте метались тени, и писать становилось решительно невозможно.

Укрепленный на стене, фонарь давал мало света. А со стола норовил свалиться. В итоге Шевалье зажег две свечи – и продолжил работу. Поставив же последнюю точку, встал и потянулся, разминая затекшие мышцы. В ушах зазвенело. Молодой человек не сразу сообразил, что это вахтенный отбил первую склянку.

«Половина первого ночи? Засиделся, однако!»

Он дунул на страницу, подсушивая чернила. Перед глазами мелькали черно-желтые круги. Нет, это никуда не годится! Надо проветриться.

«Опасно держать оригинал и копию в одном месте. Случись что – пропадут оба. Копию надо отдать на хранение. Кому? Эрстеду? Пожалуй…»

На палубе в лицо ударил свежий ветер, неся с собой мельчайшие соленые брызги. Закружилась голова, как от глотка кальвадоса натощак. Огюст вцепился в планшир. Внизу, в волнах, отражались сигнальные огни «Клоринды». Казалось, свет исходит из-под воды. Луна рассекла Атлантику дорожкой из серебра. В небе, подмигивая, смеялись звезды. Усталость сползала, будто сухая змеиная кожа; возвращалась ясность рассудка.

Он двинулся вдоль борта, ведя ладонью по планширу, отполированному касаниями множества рук. Ощущение под пальцами дерева, прохладного и гладкого, доставляло удовольствие. Из темноты проступила фигура рулевого. Матрос обернулся, заслышав шаги…