— То ли две, — сказал я, с трудом очухиваясь от пляжной дремы. — То ли четыре.

— Ну, не так плохо, — покровительственно заметил Петя, — В среднем — три! Значит, уже лейтенант! А мое «Пятое солнце» — «гран туризм»! Это, пожалуй, на маршала тянет.

Когда я выходил из петиного отеля, заметил на стене золотую доску, сообщавшую, что пару лет назад тут отдыхала чета испанских монархов.

Я утаил это от Пети. Иначе бы он помыкал мной, как фельдмаршал денщиком.

Странная штука — жизненный успех! Очертания его расплывчаты, как дорога, раскаленная солнцем. На пути в свой отель я ощущал себя очень младшим лейтенантом в жестком подворотничке и портянках.

«Да вообще, на кой ляд эти звезды», — пытался я утешиться.

И заблуждался. Поздним вечером, выйдя на балкон, увидел созвездие Ориона. Здесь, над Карибским морем, у сурового воина Ориона свой небесный пляж. Лежит безмятежно на боку. Одной рукой подпер голову, в другой — рюмка золотой текилы. Светит и не задумывается, сколько у него звезд и какого они размера.

Впрочем, как без них проживешь? Это если есть, тогда, пожалуйста, — можешь забыть на время.

Мексиканский для начинающих

Петя проявил большие способности к языкознанию. Правда, почему-то решил, что испанский — одно дело, а мексиканский — совершенно другое. Мол, отличаются приблизительно так, как древнеегипетский от арабского.

Впрочем, знавал я человека, который был уверен, что луна и полумесяц не имеют друг к другу никакого отношения.

Перво-наперво Петя переделал свое имя на местный лад. Но с некоторым отечественным оттенком.

— Зови-ка, брат, меня попросту — Педро, — сказал он, нажимая на последний слог, — Так оно звучней!

Ну Педро, так Педро — действительно, довольно сильно звучит! Еще крепчей, пожалуй, будет Педрюша…

— В наших языках, — говорил Педро, — русском да мексиканском, много общего. Прямо на лету ловлю. К примеру, слово «чекар» — проверять. Явно пошло от нашего «чека»! Или, послушай, — «ме перди»! То есть — я потерялся. Смотри, как звучание передает смысл!

— Точно, — согласился я. — Вспомни млечный путь на небе. Молоко — «лече».

Педро всерьез занялся составлением подручного словарика. Первое слово, которое он вписал туда, то ли из озорства, то ли по кулинарному влечению, было блинчики — «охуелос». Дальше пошло, как по маслу.

Масло — мантекия.

Соль — саль.

Солнце — соль.

Привет — оля.

— Поверь, — вздохнул тут Педро, — Я давно говорил, что жена моя Оля «с приветом». Вот через неделю приедет, — сам увидишь.

«Море — мар, — продолжал он. — Глаз — охо. Спасибо — грасиас. А даром — гратис!»

Это гратис особенно полюбилось Педро, а еще «мучача» — девушка.

— Мучача, мучача, не дашь ли мне гратис? — бубнил он под нос, записывая питейные принадлежности. — Рюмка — копа. Глоток — траго. Еще — мас. Очень хорошо — муй бьен.

Некоторые соответствия приводили Педрюшу в восторг.

— Мало — поко. Плохо — мало. Как точно замечено! Когда мало, всегда плохо! А много не бывает!

Под конец он глубочайшим образом поразился емкостью мексиканского языка, узнав, что «жена» и «наручники» обозначаются одним словом «эспоса».

— Ну, брат, во язык-то! Не в бровь, а в охо. Я свою теперь только так и буду звать — эспоса. Поди, догадайся, чего в голове держу…

Триптихизм

Действительно, мудрено было догадаться, чего он держал в голове. Зато на голову Педро постоянно примеривал шляпы. Накупив десятка два, временно успокоился, и каждые полчаса появлялся в новой.

— Еще мне обещали шапочку тореадора с рогами. Но ты погляди, сколько здесь сандалий, — никогда не видал таких фасонистых!

И впрямь, как шляпами, так и сандалиями Канкун был переполнен. От торговых центров, напоминавших то ли бисквитные торты, то ли океанские пароходы, до маленьких пальмовых лоточков на пляже — все было забито шляпами и сандалиями.

— А ты начни коллекционировать, — брякнул я ни с того ни с сего, — уверен, никто еще не додумался. Собирай! Будешь, так сказать, сандалофилистом.

Педро вроде пропустил мимо ушей, а на другое утро говорит:

— Всю ночь снились сандали в шляпах и шляпы в сандалях! К чему бы это? Пожалуй, надо собирать параллельно — и те, и другие.

— «С головы до ног» — поддержал я. — Вот название твоей коллекции. Да ты, Педро, ею мир покоришь.

У Пети, кажется, перехватило дух от широты поставленной задачи. Видно было, что он совсем не против покорения мира.

— Однако чего-то в этой идее не хватает, — сказал я. — Покуда недоработана!

— А, на мой взгляд, все о‘кей, то есть муй бьен, — заупрямился Петя. — С головы до ног! Дальше некуда!

— Кое-что пропущено — нет триединства. То есть третьего члена. Того, что посередке.

Эти слова привели Петю в замешательство. Он как-то напрягся:

— Ну ты, брат, не перебарщивай, не перегибай палку-то. Что за глупость с третьим членом?

— Ты же можешь стать единственным в мире триптихистом, — пояснил я.

Петя поморщился:

— Это еще что такое? Мало приятное!

— Педро, триптихизм — великая идея! Шляпы, сандалии. И …

— Чего «и»?! — начал раздражаться Петя.

— И плавки! Будешь собирать пляжные гарнитуры. Тут есть большие пробелы. Заложи краеугольный камень!