Меланхолия

- У нас не осталась ничего, - сказал он, услышав мои мысли. - Только пустыня и плохая вода. Когда-то земля принадлежала нам, но глупые бледнолицые согнали нас с нее. Многие погибли. Многие ушли к бледнолицым. Но самые мудрые остались. Когда глупый щенок тявкал и рыл слабыми лапами камень, пытаясь достать ржавый томагавк войны, ему говорили правду. Страшную правду. Правду о том, что мы были проклятым народом. Правду о том, что мы жили на земле сумерек, где один неосторожный шаг вел в зубы к койоту, где кровососы хозяевами заходили в любой вигвам и выбирали жертву по вкусу. Никто не знал, как снять проклятие. Нас становилось больше и больше, мы были бизонами для ночных тварей и они охотились на нас. И тогда один из мудрейших решил попросить совета у предков... Это было долгое и мучительное путешествие. Он висел на столбе, прибитый стрелами и копьями, каждый из племени должен был срезать с него кусок кожи, выгоняя ленивую, ожиревшую душу на поиски земли предков...

- Страшные вещи ту говоришь, индеец.

Он посмотрел на меня и я не увидел радужки в глазах - только черный провал:

- Это только слова. Они не имеют смысла, если они не страшны.

- Слова вообще не имеют смысла. Они дешевы, как сама жизнь.

Индеец засмеялся.

- Ты начинаешь понимать. Ты перестаешь думать головой, но еще не научился думать сердцем.

- Почему ты мне рассказываешь ваши тайные сказания?

- Я не рассказываю, - покачал он головой. - Я вообще не умею говорить. У меня есть язык. Его нужно вырезать, чтобы научиться говорить. У меня есть глаза. Их нужно выколоть, чтобы я научился видеть. У меня есть жена и дети. Их нужно убить, чтобы я научился любить. У тебя есть только то, чего ты лишен. Это тот ответ, который услышал мудрец, умирая на столбе. Он умирал долго, очень долго, но ему не хватило времени, чтобы прошептать ответ на ухо вождю. Тогда вслед уходящей душе был послан самый могучий воин. Ему вырезали сердце и пока оно билось в руках вождя герой успел догнать мудреца и вернуться с ответом...

- Жестокая сказка. Слишком жестокая, чтобы быть правдой, - сказал я. Что-то нужно было сказать. Пустое и необязательное.

Индеец не ответил. Он как будто усох. Выпустил из себя жизнь своих сказок и обратился в мумию. Они витали в воздухе, протягивали туманные руки, шарили в темноте, выискивая новое пристанище.

- Я вижу вы подружились, - сказал Парвулеско. Он стоял, прижавшись лбом к стеклу. Огромная, распухшая фигура. Герой, вернувшийся после ответа умершего мудреца. - Хорошая история. Мне она всегда нравилась. Свежий взгляд на геноцид.

- За что я арестован? - показал наручники.

- Убийство. Двойное убийство.

- Я никого не убивал.

Парвулеску усмехнулся, по-волчьи ощерил редкие зубы.

- Конечно, вы не убивали. Хотите знать тайну? Убийств вообще нет! Как нет убийц. Почему-то людям легко поверить, что мать могла задушить собственных детей, что муж мог зарезать жену, что совершенно незнакомые люди просто так могли выстрелить друг друга... Обычные факты. Банальности криминальной хроники. Но ведь от этого они не становятся понятными?

- Обычное дело, - сказал я. Наручники здорово давили. Запястья распухли и посинели.

Парвулеско кивнул охранникам. Дверь отомкнулась, меня вывели и мы пошли дальше. Мимо очередных дверей, по запутанным коридорам под мигающими лампами.

- Обычное дело? - переспросил Парвулеско у лифта. - Самое сложное - распутывать обычные дела. Заходите.

Лифт пошел вниз. Утомительно долго, неторопливо, подвывая и подмигивая. Охранники молчали. Боль в руках становилась невыносимой.

Лифт спускался все ниже и ниже, сквозь решетчатую задвижку были видны проплывающие вверх этажи - этажи со снующими людьми в спецовках, этажи, набитые гудящей машинерией, испускающей густой синий пар, этажи с пустыми коридорами и мигающими лампами, опрокинутыми столами и обрывками бумаги, этажи совершенно темные и этажи, забитые от пола до потолка плотно свернутыми полотнищами золотистого света. Иногда около решеток стояли одинокие личности с охапками бумаг, взбалмошные секретарши с сумасшедшими глазами, серые мышки - уборщицы, робко сжимающие красные пластиковые ведра с прозрачной водой, а также клоны моих охранников, держащие за цепи какого-нибудь очередного бедолагу. Парвулеску угрюмо кивал на приветствия и все чаще доставал платок, чтобы вытирать проступающий на лысине пот.

Постепенно безжизненных уровней становилось все больше, глаза привыкали к темноте, и очередной жилой этаж врезался в сетчатку сухим ударом, выковыривая из под век слезы. В искаженном преломлении радужных лучей почти ничего не удавалось рассмотреть - пока промаргивался вновь наступала темнота, выносимая лишь под аккомпанемент гудение спускающегося лифта и дыхание сопровождающих.

- Долго, - выразил и мое мнение правый охранник.

- Долго, - поддержал нас левый. - Пора менять неторопливость на скорость.

- А что будем делать с надежностью? - осведомился правый. - Хочешь попробовать где-нибудь здесь застрять? В скорлупе?

- Кое-кто застревал, - ответил левый. - И доставали. Но вот кое-кто до места не доезжал, это точно.

- Индейские байки.