Меланхолия

- Она больше не работает, - объясняю. Снисхожу до объяснения. - Тебе пора догадаться, что же произошло. Или старик об этом не предупреждал? Он не рассказывал историю куклы? Дурацкой, грубой, нелепой куклы с пустой головой и пустым животом?

- Нет... - шепчет паршивец.

- Кукла, которой вставили в живот магнитофон и научили плакать, если кто-то сильно ударял ее палкой. Это очень старая история.

- И что же с ней случилось?

Я повертел так хорошо знакомый мне предмет - отполированный кусок дерева, торчащий крюк - апофеоз аскетизма. Что может быть проще, чтобы подцепить вещь? А вы говорите "сложные интриги", "воля к победе", "инициативность"! Захват, щелчок и нет спокойнее лошадки, чем наша Бетти О'Брайен...

- Ты задаешь не тот вопрос. Правильнее спросить: А что же случилось с теми людьми? Со всеми их палками и магнитофонами? С их страстью к избиению грубой куклы, так по-человечески кричащей от боли? Есть ли разница - бить куклу или бить человека? Ведь они кричат так похоже.

Небо все-таки светлело. Наступало редкое и неуловимое мгновение, когда вся грязь ночи опускалась вниз и тонкой, липкой пленкой покрывала город, залепляла глаза, скрадывала тени кошмаров, которые выбирались из спален и разбегались неловкими, неуклюжими игрушками. На холодном боку машины проступала роса и тут же подмерзала замысловатым узором неожиданного инея. Холод схватывал теплоту дыхания и было видно, что мы еще живы.

- Я понял про куклу, - сказал мальчишка. - Кукла - это я. Меня долго били, чтобы я хотя бы криком стал похожим на человека... В животе у меня магнитофон, а в голове... в голове - пустота. Пустыня. Лунная пустыня.

- Такова наша природа. Мы быстро дичаем. И быстро очеловечиваем. Собак, кошек, кошмары.

- Я не хочу, - замотал головой. - Не хочу, не хочу, не хочу! Мы пойдем в суд. Точно! Мы обратимся к судье. Пусть меня накажут, назначат опекуна. Вообще лишат лицензии. Зачем мне теперь лицензия? У самого петля отрастет.

Он схватил меня за рукав и дернул с такой силой, что пришлось встать. Подобрал палку и махнул в сторону:

- Туда. Быстро. Нужно быстро идти.

- Но почему?

- Ты сейчас не поймешь. Ты вообще не соображаешь. Как я не понял! Этот дурак вообще снес тебе решетку! - паршивец бормотал и тянул, тянул и бормотал что-то про решетки, что-то про очистку, что-то про конкурентов, пока черная ладонь не остановила его.

- Куда? - прорычал Исмаил. - В какую пустыню ты теперь захотел сбежать?

- Я тебя не боюсь! - соврал паршивец. Выглядел он жалко, так тени уже не боятся жизни, а засохшие деревья - пожара. Истерзанная, обвисшая одежда, грязные потеки на штанах, разорванные сандали, у которых подошвы при каждом шаге доставали нечистыми языками земли и мальчишке приходилось выше задирать ноги. - Не боюсь!

- Думаешь, что я зачирикаю? - спросил Исмаил.

- Отойди! Так нечестно! Это моя вещь. У меня лицензия! Ты убил старика!

- Я не один из вас, - черный человек усмехнулся. - Ты паразитируешь на страстях и слабостях своих мустангов, копаешься в черепах своих овечек, ты - падальщик, и если тебе удается отхватить хороший кусок, то не думай, что так будет всегда. Я могу проглотить твою вещь и лучше тебе не знать, во что она превратит тебя.

- Так нечестно, - упрямо твердил паршивец. - Так не честно. У меня есть право.

Исмаилу надоело. Навязчивость паршивца поначалу забавляла, но теперь она превратилась в скуку, а скука - в раздражение. Он вцепился когтями в лицо мальчишки, сгреб, содрал податливую кожу вниз, обнажая бледную подложку, которая медленно набухала, сочилась красным, а затем из нее брызнули многочисленные фонтаны, оставляя на черном плаще демона блестящие пятна. Паршивец взвизгнул, дернулся назад, споткнулся и упал на спину, корчась и безнадежно зажимая ладонями обвисшую маску, еще удерживаемую на голове какими-то жилами и пленками. Руки дергались, ободранная кожа кривилась сквозь пальцы дикими усмешками.

- А-а-а-а-а!!! - выл раззявленный рот, выскакивая из скальпированных, непослушных губ. Кровь вытекала из-под лица уже сплошным потоком - широким, медленным, тягучим, заливала шею, капала с подбородка.

Исмаил брезгливо потряс рукой, стряхивая с когтей остатки кожи.

- Клиппот, - выругался он.

Маленький паршивец, не переставая выть, нащупал палку, поднялся, опираясь на нее и продолжая придерживать лицо, задирая голову к небу, как будто это могло удержать кожу на месте, шагнул к Исмаилу, замахнулся и ударил его поперек груди. Несерьезно ударил, слабо. Палка должна была просто завязнуть в плотной материи и черный человек это знал. Он даже не сделал попытки увернуться, отступить назад. Но крючок неожиданно легко пропорол темноту, погрузился внутрь, отчего по всему телу Исмаила пошли волны, словно он был из воды, что-то там щелкнуло и паршивец дернул палку к себе, падая и увлекая крючком неряшливые пучки разноцветных нитей.