Мелгора. Очерки тюремного быта

Рассказывают, что когда советские колонии посетили в порядке обмена опытом коллеги-тюремщики из ГДР, они долго дивились на многочисленные заборы внутри зоны, не в силах постигнуть предназначение локальных секторов. Когда им, наконец, растолковали принцип разобщения заключённых для ужесточения надзора, немцы пожали плечами в недоумении. И предложили просто повесить таблички с надписью: «Проход запрещён». Вот ведь европейский менталитет! Предупреждающую табличку — в наших-то зонах! Где за ночь зеки умудрялись перепилить или выломать прутья локалок только затем, чтобы сбегать попить чайку к друганам в соседний отряд…

Локальные сектора обустраивались в разных отрядах на свой лад. Между ними даже устраивалось что-то вроде смотров-конкурсов «на лучшее оформление локального участка».

Побеждала в таких конкурсах практически всегда локалка, в которой размещался отряд бесконвойников. Летом она благоухала роскошными розами. Прутья забора не были покрыты ржавчиной, как в других отрядах, а тщательно выкрашены в весёленький зелёный цвет. Здание общежития всегда свежевыбеленное. Территория заасфальтирована, дорожки вымощены кирпичом.

Достигалось это благодаря тому, что зеки-бесконвойники работали в основном за пределами зоны, могли разжиться краской, побелкой, другими стройматериалами, саженцами и семенами цветов. Да и сами заключённые, получившие право передвигаться за пределами зоны без конвоя, были как на подбор, мужиками в возрасте, солидными, «случайными пассажирами» в местах лишения свободы, попавшими сюда в основном «по бытовухе», не утратившими профессиональных навыков электриков, сантехников, строителей или шоферов.

В отряде Мамбетова соорудили спортплощадку, на которой можно было погонять футбол, крутануться на перекладине. Или толкнуть тяжелейшую, сваренную из автомобильных рессор, штангу.

Были отряды-грязнули, где зачуханные зеки с утра и до вечера безуспешно шоркали мётлами по присыпанной притоптанным шлаком, заплёванной территории, гоняя из конца в конец неистребимый мусор.

Распорядок дня в зоне строго регламентировался исправительно-трудовым кодексом, и планировался примерно так.

Подъём — в шесть утра.

В половине седьмого — утренний просчёт на плацу, потом строем — на завтрак.

В восемь — выезд на работу.

Обед в жилой зоне и на производственных объектах — с часу до двух.

В шесть вечера — очередной просчёт с построением, ужин.

В десять вечера — отбой.

Днём проверки заключённых в жилзоне проводились в любую погоду на специально заасфальтированном плацу. В середине ночи прапорщики-контролёры считали заключённых в отряде, спящих, по «головам».

Проведение просчётов возлагалось на дежурный наряд — нескольких прапорщиков и офицера — ДПНК.

Наряд нёс службу по двенадцатичасовому графику. Были смены, где «прапора» вечно путали счёт, количество «наличных» зеков не совпадало со списочным, проверка затягивалась на два-три часа.

Летом это не имело особого значения, а вот в зимнюю стужу, под пронизывающим ветром, осужденные нещадно мёрзли в своих бушлатах «на рыбьем меху», роптали, в полголоса крыли контролёров матом, а те бегали по отрядам, разыскивая недостающего, чаще всего прикемарившего в каком-нибудь закутке зека. Если такового в конце концов находили, то будили пинками и волокли, очумевшего от сна и града обрушившихся вдруг ударов, в штрафной изолятор.

Самым курьёзным было то, что при двух ночных побегах из жилой зоны на моей памяти, проверки сходились, и бежавших спохватывались лишь много часов спустя.

7.

Я уже говорил, что главным в деятельности любой исправительно-трудовой колонии в те годы был производственный план. Но существовала сила, которой было наплевать на производственные, как, впрочем, и на воспитательные проблемы. Этой силой были охранявшие зону конвойные войска.

Основной задачей конвоя, состоящего из солдат, прапорщиков и офицеров внутренних войск, во все времена оставалось не допустить побег с охраняемой территории. А поскольку надёжнее всего охранялась жилая зона, идеальным положением для войск было то, при котором зеки сидели за крепким, опутанным «колючкой», «егозой» и сигнализацией забором. А не мотались по стройкам, цехам, разного рода хоздворам, гаражам и складским помещениям. Бежать с производственных объектов было намного легче, да и бежали. Дважды в течение десяти лет с территории кирпичного завода осужденные уходили на тепловозе. Подгадав удобный момент, зеки седлали мощную машину, раскочегаривали, и, таранив ворота, под градом свинца автоматчика со сторожевой вышки, оказывались на свободе…

Надзор на удалённых объектах был слабее, охранные сооружения — временные, хлипкие. К тому же, оказавшись вдали от отцов-командиров, солдаты несли службу спустя рукава, а прапорщики-контролёры, промаявшись от безделья час-другой, прикладывались к прихваченной с собой в наряд, или изъятой кстати у заключённых водкой.

Зная всё это, командование конвойного батальона строило бесчисленные козни, чтобы совсем не выпускать, либо ограничить число осужденных, выезжающих на объект.