Мелкие боги (пер. Н.Берденников под ред. А.Жикаренцева)

— Как такое может быть? — удивился Брута. — Мир на спине черепахи? Почему все постоянно твердят мне об этом? Это не может быть правдой!

— Расскажи это мореплавателям, — хмыкнул Дидактилос. — Любой из них, кто хоть раз плавал в Краевой океан, знает, что наш мир — плоский. Зачем отрицать очевидное?

— Да нет же! Мир — это идеальная сфера, вращающаяся вокруг сферы Солнца. Так говорится в Семикнижье. И это… логично. Так и должно быть.

—  Должно? — переспросил Дидактилос. — Ничего не знаю о том, что должнобыть, а что — нет. «Должно» — это слово философами не применяется.

— А… это что такое? — Брута указал на окружность, расположенную сразу под изображением черепахи.

— Это карта, — пояснил Бедн.

— Карта мира, — добавил Дидактилос.

— Карта? А что такое карта?

— Это такая картинка, которая показывает, где ты находишься, — объяснил Дидактилос.

Брута в изумлении уставился на карту:

— А откуда ей-то об этом знать?

— Ха!

— Боги, — подсказал Ом. — Мы пришли сюда, чтобы расспросить его о богах.

— И это все правда? — спросил Брута.

Дидактилос пожал плечами:

— Может быть, может быть. Мы — здесь и сейчас. А все остальное — лишь догадки. Во всяком случае, я так считаю.

— То есть ты сам не знаешь, правда это или нет?

— Я думаю, что это может быть правдой, — ответил Дидактилос. — Но могу ошибаться. Быть философом — это значит сомневаться.

— О богах, о богах с ним поговори… — еще раз подтолкнул Ом.

— Боги… — едва слышно произнес Брута.

Его разум был словно охвачен огнем. Люди пишут все эти книги, а сами ни в чем не уверены,сомневаются. Вот он — уверен, и брат Нюмрод — уверен, а уверенностью дьякона Ворбиса вообще можно гнуть подковы. Уверенность — та же скала.

Теперь он понимал, почему при разговоре об Эфебе лицо Ворбиса серело от ненависти, а голос напрягался, будто натянутая проволока. Если истина вдруг перестает существовать, что остается? Эти самодовольные старикашки, посвятившие всю свою жизнь разрушению опор мира, могут предложить одну лишь неуверенность. И они этими гордятся?

Бедн стоял на небольшой стремянке и перебирал свитки на полках. Дидактилос сидел напротив Бруты, не сводя с него своих невидящих глаз.

— Тебе это не понравилось, верно? — спросил философ.

Брута ничего не ответил.

— Знаешь, — сказал Дидактилос почти небрежно, — говорят, что у слепых людей, подобных мне, очень хорошо развиты другие чувства. Только это неправда. Таким образом эти сволочи хотят искупить свою вину. Подобные сплетни избавляют их от обязанности испытывать к нам жалость. Но когда ты не можешь видеть, ты начинаешь учиться слышать. Прислушиваешься, как люди дышат, какие звуки производит их одежда.

Появился Бедн с очередным свитком.

— Не нужно было так… — голосом полным страданий произнес Брута. — Все это… — продолжить он не смог.

— Об уверенности я знаю все, — произнес Дидактилос, и в голосе его не было прежней легкости и раздражительности. — Я прекрасно помню, как отправился в Омнию, когда еще не был слепым. Это было до того, как вы закрыли границы и запретили людям путешествовать. И в этой вашей Цитадели я лично видел, как толпа забила камнями человека в яме. Ты когда-нибудь наблюдал подобное?

— Это обязательное действие, — пробормотал Брута. — Чтобы душа очистилась от греха и…

— О душе я ничего не знаю. На эту тему я стараюсь не философствовать, — прервал его Дидактилос. — Могу сказать только, что зрелище было ужасным.

— Состояние тела не…

— Нет, я говорю не о том бедняге, что сидел в яме, — снова перебил его философ. — А о людях, бросавших камни. Они были полностью уверены. Уверены в том, что в яме сидят не они. Это было написано на их лицах. И они были этому так рады, что бросали камни изо всех сил.

Бедн стоял рядом и явно испытывал некую нерешительность.

— Я достал «О Религии» Абраксаса, — сказал он.

— А, Уголек Абраксас. — Дидактилос явно повеселел. — Молния поражала его уже раз пятнадцать, а он все не сдается. Если хочешь, можешь взять этот труд, почитаешь ночью. Но никаких пометок на полях, разве что очень интересное встретишь.

— Вот оно! — воскликнул Ом. — Прощайся с этим идиотом и пошли быстрей!

Брута развернул список. Даже картинок не было. Сплошные неразборчивые буквы, строка за строкой.

— Он исследовал этот вопрос долгие годы, — промолвил Дидактилос. — Ходил в пустыню разговаривать с мелкими божками. Разговаривал с некоторыми нашими богами. Храбрец. Утверждает, что боги любят, когда поблизости ошивается какой-нибудь атеист. Есть на ком сорвать злость.

Брута развернул свиток дальше. Пять минут назад он был готов признаться в том, что не умеет читать. Сейчас это признание не вытянули бы из него даже лучшие инквизиторы. Он старался держать свиток так, чтобы сложилось впечатление, будто чтение — это его конек.

— А где он сейчас? — спросил он.

— Поговаривают, год или два назад кто-то видел рядом с его домом пару дымящихся сандалий, — пожал плечами Дидактилос. — Наверное, чересчур перегнул палку.

— Думаю, — осторожно промолвил Брута, — мне пора уходить. Прошу прощения, что отнял у тебя столько времени.