Мельница желаний

Саами услышали голос туна и сбились в кучу, опустив головы и ссутулившись, — покорные и запуганные, как стадо, предназначенное на убой. Йокахайнен видел, как блестят слезы на глазах у девушек.

— Я должен их убить?

Он увидел, как вздрогнула девушка, но тут же снова опустила голову, даже не сделав попытки к нему обратиться.

— Конечно. Ну, выбирай заклятие, — сказал Рауни довольным тоном. — Ты изучил их десятки, если не сотни. Пришло время опробовать похъёльские песни в деле. Можешь спеть несколько. Видишь, я обеспечил тебе разнообразие.

Тун завернулся в крылья и чуть отступил назад, оставляя Йокахайнена наедине с жертвами.

Молодой саами не спешил. Он испытывал страх и злость на самого себя — потому что страх делал его слабым и беспомощным перед лицом своего страшного учителя. Саами молча ждали — они знали, что обречены. «Небось, сами же сюда и забрались, — злобно подумал Йокахайнен. — Рауни даже необязательно тащить их сюда в когтях, как меня, — достаточно просто назвать место и приказать туда прийти…» Почти все они были знакомы Йокахайнену и наверняка узнали его по голосу, но никто из них не ждал от него пощады. Впрочем, он знал, что сородичи не держат на него зла, считая его такой же жертвой — самонадеянным глупцом, запутавшимся в опасной «дружбе» с туном. Отец много раз говорил ему, чтобы он держался подальше от Рауни. «Ты для него прихоть, игрушка, — говорил Ише. — Вот увидишь, сын Лоухи поступит с тобой хуже, чем с обычным рабом, если ты разочаруешь его или попросту ему наскучишь». Неужели отец был прав?

Так думал Йокахайнен, а сам тем временем мысленно перебирал заклятия, которым научил его тун. Похъёльская магия считалась запретной для людей. Да и попросту невозможной. В человеческом языке нет таких звуков, как в языке тунов, что создает огромные сложности при пении рун. А многие из звуков похъёльского пения Йокахайнен не в состоянии был даже услышать. Рауни нещадно издевался над его тугоухостью и часто выходил из терпения, многократно перепевая, снова и снова упрощая самые несложные руны. Но Йокахайнен был невероятно упрям. И обучение, сколько ни сетовал Рауни на бездарность ученика, шло довольно быстро.

Самые простые заклинания, приказывающие природным духам, давались Йокахайнену лучше всего. Дар шамана был у него в крови — его дед по матери был знаменитым нойда, и внук пошел бы по его стопам, если бы не вмешался Ише. Дед владел легендарным умением саамских нойда превращать врагов в стоячие камни. Йокахайнена этому не обучали — зато он умел песней заморозить до смерти, быстро или медленно, заточить живую плоть в кусок льда, разорвать на части, ударом ветра взметнуть в воздух и расплющить о скалы… Он мог сделать так, чтобы человек заблудился в десятке шагов от двери или никогда не нашел дорогу домой в море; умел вызвать тучи, снег, вихрь, волны и шторм… Впрочем, всё это с различным успехом проделывали и люди.

Разница была только в источнике силы. В основе всей магии тунов лежала сила Калмы. Она была многократно мощнее саамской родовой магии, потому что ее питали человеческие жертвоприношения. Заклинания с применением крови особенно любил Рауни, но использовать их дозволялось нечасто. Обычно кровь применялась для пробуждения пророческого дара или для особенно сильного боевого заклятия. Такое заклятие пелось всегда хором, причем каждый певец усиливал его действие во много раз. Так предпочитала действовать Лоухи и большинство глав других кланов Похъёлы. Но Рауни был не такой, как все. «Как, наверно, забавно для него, — подумал Йокахайнен, — отказываться участвовать в общих обрядах, а вместо этого взять учеником человека! Потребует ли Рауни когда-нибудь, чтобы я вместе с ним пил человеческую кровь? Пока он считает меня новичком — нет. Но потом…»

Как далеко придется зайти на пути к силе? Где проходит граница между допустимым и невозможным, и существует ли она вообще для похъёльского колдуна? Или в этом суть похъёльской магии: остановишься — считай, проиграл? Разве он не знал, что ему предстоит, когда уговаривал Рауни взять его в ученики? Не знал, что всё это кончится убийством?! «Нет, — поправил он себя, — убийство — только начало».

Йокахайнен смотрел на саами, те смотрели себе под ноги. На миг ему захотелось обернуться к Рауни, упасть на колени и закричать: «Я не знал! Я больше не хочу учиться похъёльской магии, отпусти меня!» — но он понимал, что тогда здесь умрут не пять, а шесть саами.

Возле ладоней Йокахайнена заклубились холодные вихри, оседающие инеем на ледяном полу. Зрение и слух обострились, став почти такими же, как у туна. Он мог распознать родовые вышивки и тотемные знаки племен на их одежде; слышал каждый шорох и вздох, далекий вой вьюги, взволнованное биение сердец, ощущал горячий ток крови в жилах. Промелькнула мысль: а что, если он сейчас обернется, и мощное заклятие обрушится не на людей, а на Рауни?

«Тогда умрем мы все, — ответил себе Йокахайнен. — Наши души никогда не найдут стойбище предков, а пойдут прямо к Калме… и вот этому я могу помешать».

Йокахайнен запел.