Мелодия для сопрано и баритона (Русский десант на Майорку - 1)

Старый этот сыч запомнился мне: благообразный такой старичок, седенький, с виду добрый, в высотке живет на набережной. При появлении Барановского, толкнувшего его в дверях плечом, сник, прислонился к стене, однако, увидев нас с мамой, - мы, по распоряжению Барановского, всей семьей тогда ходили, - несколько успокоился.

- Позвольте документик. Вы уверены, что больше копий нету?

Наш предводитель отвечал в таких случаях непечатно:

- Тебе, такому-то и такому-то, гарантия нужна, да где ж её взять? И так сойдет.

Старик с усилием подтянул стремянку, полез под потолок - у всех наших клиентов потолки в квартирах высокие, достал с антресолей сверток, развернул серое от пыли вафельное полотенце:

- Икона ценная, старинная, больше ничем порадовать не могу...

- Можешь. В доме профессора Асмолова, которого ты лично в тридцать пятом брал, имелось много ценностей. Вот, глянь: заявление его свояченицы, просит вернуть вещи, принадлежавшие лично ей. Образ Спаса нерукотворного, дорог ей как память о родителях, браслет золотой тонкий, без камней, французской работы и перстень с изумрудом - тоже фамильный, хранился в семье больше века. Отвечено свояченице наивной, что данные неликвиды, которые она и так обязана была в свое время сдать, ни в каких описях не значатся и при аресте её родственника Асмолова в квартире не обнаружены. Прилипли, стало быть, к ручонкам шаловливым, а, дед? А я вот докопался.

В голосе шантажиста клокочет издевка, клиент раздавлен, на шепот переходит:

- Браслет продать пришлось в войну, жена хворала. А перстенек носила, что правда, то правда. Любила его очень, - Порылся в каких-то коробочках, достал и перстень. Барановский коробочку ладонью прикрыл, опрокинул на стол, выбрал из вороха дешевых бус золотые сережки - такие во всех ювелирных продаются, кому они нужны? Часики прихватил женские - я поняла, это мне в комиссионку нести когда-нибудь...

Ветхий запуганный старичок показал вдруг зубы:

- О жене память. Полож на место, я ей часы сам купил.

Так сейчас и вцепится в глотку, однако не надолго его хватило, примолк. Что ж они так все робеют перед Барановским, чем он их берет?

- Внук у него, - объяснил тот уже дома, то есть в общежитии, куда мы благополучно вернулись, - Твой примерно ровесник. Единственный. Отец у этого мальчишки в войну погиб, мать укатила с кем-то. Дед его вырастил. Каково бы ему узнать о славном чекистском прошлом любимого дедушки? Сейчас это не в моде, сама знаешь. А тут мало что чекист - ещё и ворюга...

Нет, не прост был Барановский, осторожен и осмотрителен, научен горьким опытом, готовился к каждому визиту обстоятельно... И все же всякое бывало. Один клиент - лысый, сморщенный, совсем вроде развалина - наган откуда-то из-за спины выхватил, я и ахнуть не успела, а Барановский уже сбил его с ног и сел сверху, вцепился в кадыкастое горло. Из кухни влетела в комнату серая моль-старуха, отняла, отрыдала. У этих забрали картины прямо в рамах снимали со стен, запихивали в большую дорожную сумку. Пару фарфоровых статуэток - майсен, бисквит, и без эксперта понятно, Барановский осторожно опустил в карман плаща, не было времени завернуть. Из ящика стола под испепеляющим взглядом старика выгреб коробочки с орденами, поднял с полу наган, пнув при этом в бок старуху, чтобы подвинулась. Вырвал телефонный шнур из стены:

- Сидеть и молчать, если что - ворочусь и сожгу к такой-то матери...

Вытащил из наружной двери ключ, запер дверь снаружи, ключ опустил в урну возле самого общежития. Такое не часто случалось, при маме бы он не посмел. Как ни странно, при ней он меньше злобствовал, меня же не стеснялся. Почему, Зин, как ты думаешь? Чувствовал наше родство? Но я же не такая, не такая... Двое стариков, дрожавших на полу в прихожей, - нет, мерзкие, не жалко их. Но ключ я бы в дверях оставила. Чтобы соседи их вызволили...

И другой рассказ предназначен был для моей безмолвной подруги пользуясь её безграничным терпением, я повторяла его вновь и вновь, успокаивала, утешала себя, что так лучше, что Макс не для меня, а муж мой и отец моего ребенка - тот человек, с которым я счастлива.

И напоминала не то себе, не то Зине, как мы познакомились, как оно все получилось.

...Когда я узнала, что беременна, во мне будто два человека затеяли борьбу. Дочь Барановского, налетчица и воровка криком кричала: не надо никакого ребенка, мать-одиночка - это ужас, это навсегда, его отец тебя не любит, а ты его, и тебе двадцать всего, и Макс ведь уже где-то маячил, призрак великой любви, безнадежный случай, а сердце все же замирало.