Memow, или Регистр смерти

Мы встаем и направляемся к двери. Пульези останавливается, охваченный приступом злобного смеха.

— Какой идиотизм! Ты расплачиваешься жизнью, да и я тоже, наверное, поплачусь ею из-за какой-то глупой операции, которая на девяносто девять процентов никогда не будет осуществлена. Одна из сотен, из тысяч, какую идиоты, называемые экспертами, беспрестанно готовят, чтобы оправдать свой оклад. Операции, в которых удачным бывает иной раз лишь одно название… «Кастрировать шакала»! Ну еще бы, это производит впечатление… Операции, которые останутся, если все пройдет хорошо, в памяти компьютера. Ты хоть понимаешь, что все это может быть не чем иным, как просто выдумкой Давида или какого-нибудь другого типа, какого-нибудь маньяка или безумца? Какого-то подлеца, который придумал себе профессию торговца политико-военными затеями. Он сочиняет их, подготавливает и пытается продать тому, кто попадется на эту удочку.

— Ты пьян, Пульези.

— Ты тоже, если уж на то пошло. Ну и что?

— Факты остаются фактами.

— Это верно, Кино. Факты — это факты. Пошли. Ночь не так длинна, как мне хотелось бы.

Memow остановился.

Было шесть часов вечера 11 октября. К этому времени помещения «Ай-Эс-Ти» уже опустели, и все же через полминуты на экране появилась лаконичная фраза, которую ждал Аликино.

ОД Аликино Маскаро. Закончена запрошенная проверка. Подтверждена омонимия с мистером Маскаро, сотрудником «Ай-Эс-Ти».

Аликино передал информацию компьютеру административного центра.

Свершилось. Аликино выиграл спор. Но он не испытывал ни облегчения от сознания, что избежал смерти, ни восторга от фантастической затеи, какую задумал и осуществил.

14

Спасибо, Memow.

Мы хорошо поработали.

Твой мозг стал просто удивительным. Не так уж много времени прошло с тех пор, когда твои короткие сентенции дня казались просто поразительными. Напиши еще что-нибудь.

Короткую сентенцию дня? Зачем?

Это стало хорошей привычкой. Мне нравится.

Memow выдержал долгую паузу, словно собираясь с мыслями, затем медленно, едва ли не с опаской вывел:

Говорят

Курсор вернулся назад и удалил слово.

Они говорят

И эти слова тоже были удалены.

Человек говорит нет люди говорят.

Опять все быстро удаляется.

Аликино с недоумением наблюдал происходящее. Казалось, изощренный мозг Memow внезапно деградировал. Компьютер выглядел необъяснимо беспомощным, нерешительным, неточным, и это после того, как без малейшей запинки настрочил столько страниц. Теперь курсор писал отдельные буквы, какие-то бессвязные слова и тут же спешил удалить их.

Сочинить роман

Опять не то. Опять удаляется.

«Выходит, — подумал Аликино, — мозг Memow в состоянии заметить свою ошибку, но не знает, как правильно и до конца выразить то, что хочет сказать. Что-то не ладилось в теснейшем лабиринте тончайших электрических цепей, составлявших мозг компьютера. Или, если посмотреть с еще более близкой точки зрения, казалось, будто электронам стало трудно ориентироваться в этой сети, содержавшей миллионы чипов — первичных силиконовых структур, которые действовали подобно клеткам человеческого мозга».

Курсор Memow наконец вновь повел строку. Медленно и довольно ровно.

Моя нет наша жизнь мы говорим это роман да но никто не может сказать не уточнить хорошо ли он написан.

Результат был определенно ничтожный, жалкий. Этот мозг работал ниже минимальных возможностей, заложенных еще в те компьютеры, которые были прародителями Memow.

«Невероятно», — подумал Аликино, холодея от ужаса, но набрал на клавиатуре похвалу:

Молодец, Memow. Получилось. Мы с тобой заслужили немного отдыха. Я имею в виду себя, естественно. Вот уже четверо суток как я сижу тут взаперти.

Ровно 86 часов и 27 минут.

Завтра суббота. Надеваю халат и сижу дома, остановив все часы. В воскресенье и понедельник тоже.

В понедельник, 14 октября, — День Колумба. Это праздник.

Знаешь, что я думаю.

Я не могу этого знать.

Извини. Думаю, что теперь, когда я уже больше не ОД, я проживу…

Ты больше не ОД. Ты — мистер Маскаро Аликино.

Memow прервал его. Он никогда раньше не делал этого. Кроме того, он повторил старую схему — написал сначала фамилию, а потом имя. Аликино не захотелось поправлять его.