Мемуары

Смитти исключили, и он неохотно перебрался в дом с меблированными комнатами. Мы продолжали видеться, как ни в чем не бывало, и однажды вечером отправились в некий загородный бар, где подавались (незаконно в те годы) спиртные напитки, вроде того, что я позднее описал в «Орфее».На пологом холме там и сям были разбросаны отдельные закрытые с трех сторон «номера», в которых подавали спиртное домашней выгонки, и в которых укрывались парочки. Кабинки освещались бумажными фонариками, и постепенно, один за другим, эти фонарики гасли.

Мне кажется, мы тоже иногда выключали наш фонарик — но ничего не происходило.

Но однажды вечером кое-что произошло.

Мы хорошенько набрались самогона и начали смеяться и улюлюкать, как сумасшедшие. А потом выскочили из нашей кабинки и помчались вниз по длинному склону холма, до самой изгороди у его подножия. Я растянулся в высокой, мокрой траве, и он упал на меня. Мы дружески побарахтались, и это было все. Но он предложил: «Давай проведем ночь у меня».

Мы поехали к нему на такси, и несколько раз, как бы в шутку, он пытался поцеловать меня в губы, и каждый раз я отталкивал его.

Не дурак ли, а? Я бы сказал — дурак..

Вскоре после того, как мы вошли к нему, меня вырвало прямо на пол.

Он полотенцем вытер мою блевотину, потом снял с меня одежду и уложил в постель. Когда он лег в постель вместе со мной, он руками и ногами крепко-крепко сжал меня, а я дрожал так сильно, что тряслась вся кровать.

Он держал меня всю ночь, а я всю ночь трясся.

Здесь я мог бы сказать «Ах, юность…», и покончить с этим…

После экзаменов (он провалился) наступила ночь, которую называют «сумасшедшей» — ночь перед тем, как все разъезжаются по домам. Я, Смитти, еще несколько парней набились в чей-то автомобиль и отправились по городу в поисках подпольного спиртного. Мы были здорово пьяны, все. Но нам не хватило, и мы поехали к одному дому, где готовили домашний самогон. Смитти, еще один парень и я остались в машине, а вся компания пошла в дом за покупкой. Пока мы ждали, Смитти уронил свою руку мне между ног. Мой член стоял.

Он превратил это в шутку.

«Том принимает меня за Мелмота», — выкрикнул он, убирая руку с неподобающего места.

И это упоминание о Мелмоте ведет прямо к одному странному собранию братства, которое состоялось за несколько недель до этого.

Собрание братства было тайным. Мелмота не было. Царила атмосфера боязливой торжественности.

Один из старших в братстве произнес речь. Он сказал, что мы, наверное, заметили отсутствие Мелмота, и на то была причина — причина такая шокирующая, что он не знает, как к ней подступиться.

Он медленно, тупо глядя в пространство, произнес: «Было обнаружено, что Мелмот — хуесос».

Страшная тишина.

Потом заговорил другой брат, Бог да благословит его.

«Это не так, — сказал он. — Я весь год жил с ним в одной комнате, я знаю, кто такие хуесосы, но он не такой».

Парень, который говорил первым, был очень, очень красивым темноволосым ирландцем. Логично, что я подумал, что Мелмот каким-то образом пытался соблазнить его. Но Мелмот был очень осмотрительным.

Старший по братству сказал: «Извините, но мы совершенно точно уверены, что это правда».

И он рассказал, как однажды вечером Мелмот очень сильно напился и начал соблазнять каких-то парней из другого дома, и как, после того, как у него ничего не получилось, он пришел в спальню и начал делать предложения одному из наших «братьев».

В общем, было решено, что Мелмот должен не только немедленно покинуть братство, но и учебу, и город. Через неделю он исчез с горизонта, и больше я ничего не слышал о его судьбе.

И еще немного о Смитти.

Примерно раз в месяц я автостопом отправлялся домой в Сент-Луис — то есть в университетский городок, в нашу квартиру на Инрайт-авеню. Так случилась, что комната моей сестры Розы как-то в выходные оказалась в моем и Смитти распоряжении, потому что Роза уехала в больницу Барнса на обследование. Ее долгий период таинственного несварения — предшествующий полному умственному краху — был уже в полном разгаре.

Мы с ним вместе спали на ее двуспальной кровати цвета слоновой кости. И всю эту ночь мы лежали без сна; он — крепко обняв меня и делая вид, что спит; я — дрожа и стуча зубами.

Достаточно ли длинна жизнь, чтобы вместить все сожаление, что у меня была эта — так фантастически отринутая, но такая странно сладкая — любовь?

Вчера я решил, что снова, как и несколько дней назад, и еще раньше, буду принимать участие в спектакле «Предупреждение малым кораблям» в роли Дока, чтобы привлечь публику. После вечернего спектакля я и Канди Дарлинг [13]пошли в близлежащее бистро — бистро Кларка. Собралось человек восемь. За ужином я выпил довольно много вина и сказал: «Вы знаете, сейчас я сплю только один. Я сплю, видите ли, так чутко, что любой человек в одном помещении со мной мгновенно будит меня…»

— Я тоже, — вмешалась Канди. И мы обменялись сочувственными взглядами.