Мемуары

Из русских, если не ошибаюсь, Лени Рифеншталь в ее последнем пристанище — киномастерской в Пёкинге, близ Фельдафинга, что на берегу Штарнбергского озера (месте самоубийства печально знаменитого короля Людвига Баварского), впервые, в 1989 году, посетил кинорежиссер Александр Стефанович, друг и соавтор столь популярного у нас нынче Эдуарда Тополя. Стефанович своим легким насмешливым пером одним махом вернул Рифеншталь в мировой кинематографический пантеон, откуда ее так несправедливо и грубо вытолкали американцы, французы, а чуть позже и соотечественники. На Стефановича нестареющая 87-летняя леди, бегающая вприпрыжку в коротком платье, опекаемая предупредительным молодым человеком, представленным как муж («самый невероятный мезальянс, который я видел своими глазами <…>. Никакому Шекспиру или Набокову такое не сочинить»[550]

), произвела впечатление экзотической шемаханской царицы. Сюжет этот «№ 60» в книге Тополя — ну просто стихотворение в прозе о гениальном кинорежиссере, зашедшем в своих поисках туда, «куда еще не заходило ни художественное, ни тем более документальное кино. В образную систему своего фильма она положила символику Римской империи, которая потом вошла в атрибутику СС, СД и всего фашизма». Эпизод из «Триумфа воли» с живой свастикой, сделанной из факелов на мюнхенском стадионе, Стефанович отнес к «классике мирового кино». И если со вторым утверждением, невзирая на идеологическую и политическую подоплеку киноленты, можно согласиться, то первое вряд ли справедливо: атрибутика фашизма разработана безо всякого участия Рифеншталь (другое дело, ее световой режиссурой увлекался главный архитектор Гитлера Альберт Шпеер, «световой собор» которого возник под влиянием ранних фильмов Лени). Поведав русскому гостю много интересного, Лени нарисовала, помимо всего прочего, еще и сюрреалистическую картину своего последнего свидания с Гитлером в бункере. Гитлер произвел на нее тогда впечатление безумца, хотя на прощание по обыкновению поцеловал даме ручку — «ее фюрер и ученик, актер и поклонник, который перед самоубийством пытался излить душу творцу своего образа».[551]

Русский режиссер собирался снимать документальный фильм с участием Рифеншталь и приезжал к ней уже с продюсером, но фильм, увы, не состоялся, так как другой русский успел разорить этого продюсера. Еще мы узнаем из рассказа об этой удивительной встрече, что Стефанович вскоре получил из Мюнхена рождественскую открытку от Лени со словами: «Кстати, забыла сказать при нашей встрече, что моя бабушка родом из России».

Прочтя сюжет «№ 60», я задумался: а ведь у меня тоже была возможность повидать старейшину немецкого кино. Десятью годами позже в течение нескольких месяцев я жил и работал над новой книгой как раз в Фельдафинге, на вилле Вальдберта, где по приглашению магистрата трудятся писатели и переводчики со всех концов света. Помимо сотрудников этого своеобразного Дома творчества нас постояно опекали несколько милейших немцев из местных интеллектуалов. Они-то и устроили мне встречу со штарнбергскими театралами, жаждавшими послушать о последних московских премьерах. Сидя в кафе после доклада, я узнал от одной из своих собеседниц, что совсем рядом живет «та самая Лени Рифеншталь». Сказала она мне об этом между прочим, сдержанно и стыдливо, давая понять, что в их кругу общение с подобными личностями считается «не комильфо». Да, с помощью новых немецких друзей мне довелось осмотреть тамошние достопримечательности: замки Людвига, только что отреставрированный дом — волшебную шкатулку Кандинского в Мурнау, могилу Орффа, но вот Лени Рифеншталь я так и не посетил — не решился противиться нравственным чувствам моих интеллигентных знакомых, к тому же влюбленных в Россию и русскую литературу.

* * *