Мемуары

Мы приехали в Ронси к полудню. Замок с четырьмя башенками по углам построен на пригорке. Перед ним находится красивый мощеный двор. Гг. де Шаро, де Беарн, де Турцель и дети выбежали навстречу. Радость их увеличилась при виде г-жи Люксембург. В гостиной мы увидали г-жу де Турцель-мать, принявшую нас с открытыми объятиями. Гостиная занимала большую квадратную комнату, с широким окном на каждой стене. У одного окна находился письменный стол и вблизи клавесин с нотами. На камине лежали газеты и брошюры, вокруг стояла удобная мебель.

Посредине гостиной стоял большой стол, предназначенный для работы, и еще стол для других надобностей. У маленьких детей был свой угол для игрушек.

Вставали все в восемь часов и после туалета делали друг другу визиты. Я Отправилась к Полине, помещавшейся около меня и общество которой я особенно любила. В гостиной собирались к завтраку, весело завтракали и отправлялись на сбор винограда, что представляет одно из самых приятных удовольствий. У каждого есть ножницы и бумага. Снимают прекрасные кисти, народ поет, и дети в восхищении.

Возвратившись на некоторое время в свои комнаты для туалета и других занятий, все собираются опять в гостиной, каждый занимаясь, чем ему угодно. Приятная свобода царила в нашем обществе. Тихий разговор прерывал по временам работу. Не было ничего искусственного, все проистекало из удобства и удовольствия общества. Обед был великолепен, и после маленького отдыха, следовавшего за ним, отправлялись на прогулку.

Вечер, казалось, еще более усиливал взаимное доверие. Г-жа де Турцель была близко дружна по склонности и по убеждениям с г-жой де Тарант; они часто разговаривали отдельно. Г-жа де Турцель очень рассеянна. Однажды, когда г-жа де Тарант сидела около ее ног на скамейке, она сказала ей:

— Зажгите свечу и посветите, мне надо пройти в свою комнату.

Г-жа де Тарант поспешно повиновалась. Когда она вернулась в гостиную, г-жа де Шаро и г-жа де Беарн бросились перед ней, говоря:

— Вы обесцениваете себя, дорогая Тарант, наша мать злоупотребляет вами!

Г-жа де Турцель вернулась во время этой сцены и была крайне удивлена своей рассеянностью, заставившей ее дочерей извиняться. Г-жа Огюстина де Турцель в высшей степени умеет соединять приятное с полезным. Я вошла однажды в ее комнату перед завтраком. Ее маленькая полуторалетняя Леония сидела у нее на коленях. Старшая дочь, четырех или пяти лет, рядом с ней учила катехизис. Г-жа де Турцель давала ей объяснение время от времени, а в промежутках учила роль маркизы, которую она должна была играть в замке д'Отевиль.

— Я удивляюсь на вас, — сказала я ей. — Как это вы можете делать столько дел сразу?

— My dear, — отвечала она, — все зависит от желания; я думаю об одном и слежу за другим.

Пребывание в Ронси дало мне настоящее понятие о жизни в замке. Я нашла ее гораздо приятнее, чем все, что я читала и слышала про нее. Через три дня я рассталась с моими друзьями, чтобы вернуться к матери и своим детям. Я проезжала ночью через лес Ви-льер-Котере, и он представился мне совершенно в другом виде. Громадные костры сверкали в разных местах. Их зажгли крестьяне, черные фигуры которых вырисовывались на фоне пламени. Деревья были освещены луной и огнем и представляли зловещую и величественную картину. Я вспомнила, как герцог Орлеанский вызывал в этом лесу духов, утверждая, что он имеет власть над ними, что он и доказал при дворе. Я дала волю воображению и волшебному очарованию мечты, но не увидала, ни привидение, ни духов. Я видела только богатую и пышную природу и жалела несчастного герцога, который не умел ею наслаждаться.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 1803 — 1804

Мы возвратились в Париж к концу октября. Я с удовольствием увидалась с моими хорошими знакомыми. Около того же времени граф Марков возвратился с минеральных вод. Бонапарт пригласил его к обеду и напал на него по поводу одного эмигранта, которого он считал подозрительным, а Россия приняла его. Эта выходка была только предлогом для разрыва с нами. Война была необходима для его проектов. Граф Марков отвечал с благородством и с достоинством поддержал этот повод к ссоре. Он известил об этом наш двор, и Император вместо ответа прислал ему ленту Андрея Первозванного.

Марков, недовольный первым консулом, старался сблизиться с роялистами. Наконец, он одобрил мое поведение в Париже. Я с сожалением видела, что мне придется уехать из Франции гораздо скорее, чем я это думала сделать, и мне было тягостно отказаться от существования счастливого и отвечающего моим убеждениям. Мои наслаждения были действительны, и в них не было ничего призрачного. После всех мучительных огорчений, изранивших мое сердце, спокойствие, которое я вновь обрела, было мне еще дороже.