Мемуары

Я был в Отеле Шеврёз, когда герцогиня возвратилась из Пале-Рояля, и тотчас заметил, что она хочет мне что-то сообщить, потому что мадемуазель де Шеврёз, с которой она объяснилась в карете, по возвращении стала настойчиво меня допрашивать, как я поступлю в случае, если Мазарини пожелает со мной примириться. Вскоре у меня уже не осталось сомнений, что означают эти расспросы, ибо мадемуазель де Шеврёз, которая не решалась говорить открыто в присутствии матери, сделала вид, будто поднимает оброненную муфту, и сжала мне руку, чтобы дать понять, что говорит не от своего имени. Герцогиня де Шеврёз боялась, как бы я не отверг примирения, потому что несколько ранее я, к досаде ее, отказался от переговоров, которые Ондедеи пытался завести с Нуармутье через г-жу д'Ампю. Лег, который вначале на меня за это рассердился, шесть дней спустя объявил, что я поступил весьма умно и ему доподлинно известно: если бы Нуармутье принял предложение Ондедеи и явился к Королеве, за занавескою спрятали бы маршала де Грамона, чтобы он мог подтвердить принцу де Конде, что фрондеры, которые выказывают ему знаки почтения и каждый день заверяют в своей преданности, — обманщики.

Со времени, когда приготовили эту комедию, прошло всего недель пять или шесть, и г-жа де Шеврёз боялась, что я стану опасаться, как бы нынче не разыграли ее второго акта, и не захочу получить в ней роль. Взвесив все обстоятельства, я, однако, не стал колебаться, ибо в том, что гнев Королевы на принца де Конде неподделен, более всего убедили меня полученные из верных рук известия, что она ставит ему в вину, и, на мой взгляд, по справедливости, болтовню Жарзе, пытавшегося уверить всех, будто он завел с Королевой любовную интригу. Мадемуазель де Шеврёз всеми силами старалась помешать мне пуститься в рискованное предприятие, которое, по ее мнению, могло стоить мне жизни, — она не хотела выдать свои чувства при матери, но позднее, наедине со мной, не сдержала их. В конце концов я заставил ее уступить и написал Королеве такой ответ:

«В каждое мгновение моей жизни я был равно предан Вашему Величеству. Я буду слишком счастлив погибнуть, служа своей Королеве, чтобы думать о собственной безопасности. Я явлюсь туда, куда Ваше Величество мне прикажет».

Я завернул записку Королевы в мою собственную. На другой день герцогиня де Шеврёз доставила ей мой ответ, принятый как нельзя лучше. Был назначен час, и ровно в полночь я прибыл в монастырь Сент-Оноре ²⁴², куда за мной явился Габури, плащеносец Королевы, и по потайной лестнице провел меня в небольшую молельню, где Королева находилась одна. Она выказала мне все благоволение, какое ей могла внушить ненависть к принцу де Конде и позволить привязанность к Мазарини. Вторая показалась мне даже сильнее первой. Помнится, рассуждая о междоусобице и о дружбе, какую питает ко мне Мазарини, она раз двадцать повторила: «Бедный господин Кардинал!» Он явился полчаса спустя. Он стал умолять Королеву позволить ему нарушить этикет и обнять меня в ее присутствии. Он был в отчаянии, что не может сей же миг передать мне свою кардинальскую шапку, и сулил мне столько милостей, наград и благодеяний, что я почел необходимым объясниться, хотя положил не делать этого во время первой встречи, зная, что верный способ поселить недоверие в том, с кем ты только что примирился, — это изъявить нежелание оказаться у него в долгу. Я ответил Кардиналу, что честь служить Королеве — высшая награда, на какую я мог бы надеяться, будь я даже спасителем монаршего трона; я почтительнейше прошу Ее Величество не предлагать мне иной награды, дабы я, по крайней мере, имел удовольствие доказать, что только этой я дорожу и на нее одну уповаю.