Мемуары

Шестого числа, по открытии ассамблеи палат, на которой присутствовал Месьё, магистраты от короны объявили, что в ответ на их просьбу дать аудиенцию депутатам, которым поручено сделать представления, Королева ответила, что сама более всех прочих желает освобождения принцев, но, чтобы освободить их, надлежит заручиться гарантиями, ограждающими безопасность государства; г-на же Кардинала она сохранит в своем Совете до тех пор, пока будет полагать это согласным с пользою Короля, и Парламенту неприлично спрашивать у нее отчета о том, каких министров она выбирает. Первого президента осыпали упреками за то, что он не выказал более настойчивости; его хотели принудить снова послать магистратов от короны просить об аудиенции во второй половине того же дня — ему с трудом удалось отсрочить дело до утра. Едва Месьё сказал, что маршалы Франции покорствуют Кардиналу, Парламент постановил приказать им повиноваться одному лишь Месьё. Вечером я находился у себя дома, когда ко мне явились принц де Гемене и Бетюн с сообщением, что Кардинал бежал в сопровождении двух своих приближенных; переодетый, он скрылся из Парижа, и Пале-Рояль повержен в смятение ужасное. Услышав эту новость, я собрался уже сесть в карету, чтобы ехать к Месьё, но они попросили меня уединиться с ними в дальней комнате, чтобы поговорить без свидетелей. Тайна, которую они желали мне сообщить, состояла в том, что в карете принца де Гемене ждет дежурный капитан королевской гвардии Шанденье, который хочет сказать мне несколько слов, но не хочет, чтобы его увидел кто-нибудь из моих слуг. Я знал обоих моих собеседников за людей, не отличающихся благоразумием, но когда они назвали имя Шанденье, я решил, что их надобно связать и отправить в дом умалишенных. Я не встречал Шанденье со времени учения в коллеже, и притом с первых лет учения, когда каждому из нас было не более восьми или девяти лет. Мы не поддерживали друг с другом никаких сношений; он был ярым приверженцем кардинала де Ришельё, в доме которого я отнюдь не был завсегдатаем. Теперь он нес дежурную службу в королевской гвардии, я нес свою службу во Фронде, и вот он появляется у моих дверей в тот самый день, когда Фронда силой отнимает у Короля его первого министра; Шанденье входит в мою комнату и с первых же слов спрашивает, верный ли я слуга Королю. Признаюсь вам, я сильно испугался бы, не будь я совершенно уверен, что во дворе у меня надежная охрана, а в передней множество храбрых и безусловно преданных мне людей. Я отвечал Шанденье, что служу Королю так же верно, как и он сам; он кинулся мне на шею со словами: «И я, как вы, слуга Королю и, как вы, враг Мазарини, разумеется, враг тайный, ибо служба моя мешает мне вредить ему другим способом». Он просил моей дружбы, объявил, что слухи о его опале у Королевы вздор, и он еще найдет способ, пользуясь своей службою, надавать пинков сицилийцу ³²⁴

. Он снова явился ко мне в сопровождении тех же лиц между полуночью и часом ночи. В третий раз его сопровождал главный прево королевского дома, который, по моему суждению, действовал в этом случае в сговоре с двором, хотя уже довольно давно называл себя моим другом. Так или иначе, Королева дозналась об этих посещениях, да и как ей было не узнать о них, когда принц де Гемене и Бетюн принадлежали к числу первых болтунов в королевстве, — и я предупредил об этом Шанденье в их присутствии еще во время первого их ко мне визита. Ему приказано было удалиться к себе в Пуату. Вот и вся интрига, в какой я участвовал вместе с ним, — продолжение ее вы узнаете в свое время. Едва Шанденье ушел от меня, я отправился к Месьё, которого застал в окружении толпы придворных, рукоплескавших его торжеству. Видя, что я отнюдь не выражаю такой радости, как ему хотелось бы, Месьё объявил, что готов держать пари: я опасаюсь отъезда Короля. Я подтвердил ему это — он поднял меня на смех, стал уверять, что будь у Кардинала такое намерение, он уже исполнил бы его, взяв Короля с собой. Я отвечал ему, что Кардинал, по моему мнению, с некоторых пор потерял голову, и на всякий случай надобно взять меры предосторожности, ибо от таких людей всегда можно ждать какой-нибудь опасной выходки. Но мне удалось добиться от Месьё единственно разрешения посоветовать, как бы от моего собственного имени, моему другу Шамбуа, командовавшему конной ротой герцога де Лонгвиля, время от времени, не привлекая ничьего внимания, объезжать дозором вокруг Пале-Рояля. После того, как я вошел в переговоры с принцами, Шамбуа, в согласии со мной, сумел ввести в город пять или шесть десятков своих конников. Но не успел я послать за Шамбуа, как Месьё, воротив меня, безусловно запретил наряжать этот дозор. Он проявил в этом деле упрямство непостижимое. Это не единственный случай, когда мне пришлось наблюдать, что большое зло чаще всего творят из страха причинить меньшее. Месьё более всего на свете боялся гражданской войны, которую ему пришлось бы начать, если бы Король покинул Париж. Но он полагал преступным даже помыслить о том, чтобы помешать Королю в его намерении уехать. О бегстве Кардинала было много толков; каждый на свой лад пытался объяснить, что побудило его к этому. Я убежден, что единственной тому причиной был отчаянный страх; он даже не дал себе отсрочки, необходимой для того, чтобы увезти с собой Короля и Королеву. Вы увидите вскоре, что немного спустя он уже весьма желал бы вывезти их из Парижа, и умысел этот родился у него, без сомнения, еще до бегства: я так и не понял, почему Кардинал не исполнил своего плана, когда приходилось опасаться, что с часу на час ему могут воспрепятствовать.